Одно из самых коротких —

 Одна половинка окна растворилась.
Одна половинка душа показалась.
Давай-ка откроем — и ту половинку,
И ту половинку окна!
25 мая 1920

— это стихотворение и одно из последних, если не последнее, из произведений Цветаевой, связанных с дочерью. А до этого были целые циклы обращенных к Але стихов, были и стихи самой Али, которыми Цветаева гордилась, как своими, — сбывалась ее надежда: «Ты будешь, как я — бесспорно — И лучше писать стихи…» (Цветаева 1: 203). Цветаева собирала и берегла первые произведения дочери, включила их в сборник «Психея». И, надо полагать, не упускала случая давать уроки поэтического мастерства наследнице таланта, поделиться с ней собственными открытиями. Четверостишие, написанное 12/25 мая 1920 года, можно рассматривать как пример такой учебы.

Вероятно, не удастся узнать, кому в этом тексте принадлежит какая строка или слово. Но результат совместного творчества сам по себе интересен и важен. Начинается стихотворение простым, обыденным наблюдением:

Одна половинка окна растворилась.

Что может означать этот факт, кроме самого факта: окно наполовину открыто? Как можно продолжить это замечание? Например так: «Чье это окно?»; «Зачем его открыли?»; «Окно приоткрыли, чтобы проветрить комнату?» и т.д.

Ассоциативное мышление поэта связывает этот факт с образом иного, высшего плана:

Одна половинка душа показалась.

Говорят: глаза — зеркало души. Окно тоже можно представить как «глаза дома». Синтаксический параллелизм двух строк выражает смысл образа: открываясь, подобно глазам, окно тем самым впускает нас в чье-то личное пространство, распахивается  чья-то душа.

Но о чьей душе идет речь в стихотворении? Об этом мы узнаем в следующих строках:

 Давай-ка откроем — и ту половинку,
И ту половинку окна!

Героиня предлагает распахнуть настежь окно — то есть душу — тому, кто открыл его «первую половинку». Становится ясно, что мы наблюдаем диалог самого интимного свойства, и текст — призыв к полной душевной открытости.

Возможно, стихотворение отражает один из поворотов в личных отношениях Цветаевой с дочерью, которые к этому времени уже пережили немало испытаний. Непосредственные записи в Алином дневнике свидетельствуют о немалом смятении, в котором находилась она в это время.

«Во-первых, каждый день, когда я хожу за водой, мне хочется уйти. Уйти, и быть нищенкой, и помнить Вас и любить. <…> Ваши же слова с холодом и вместе с тем искрящейся злобой. Да, злобой, которой я достойна тысячу тысяч раз. <…> А зачем потеряла Блока? Зачем плохо убрала? Вот она, моя любовь. Не стыд, а преступление. О, дорого бы я дала, чтоб провалиться в ад. Бог создал меня, а я не поддерживаю себя. Я делаю преступление перед матерью и Богом. Господи, прости меня» (Дневник: 130-131).

От материнского надзора такое состояние, конечно, не могло укрыться. Цветаева читала дневник дочери. Возможно, что какие-то из этих записей послужили импульсом для творческого эксперимента. Ласковая интонация, дружеский тон, совет делиться внутренней жизнью, как и сам факт совместного сочинения текста именно на такую «душевную» тему, создают короткому четверостишию значимую ценность биографического характера.

Не менее важен и урок собственно «поэтической техники». На примере совместной работы Цветаева показывает маленькой ученице, как можно найти красивый, точный, глубокий образ-метафору для исходной посылки, как можно развивать мотив и каким финалом завершить его развитие, создавая таким образом цельный, завершенный текст, наделенный многими смыслами.

Четыре коротких строки о душевном контакте, написанных совместно с дочерью, — пример творческого подхода Цветаевой к решению жизненных и воспитательных проблем.

ЛИТЕРАТУРА

1. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1.: Стихотворения / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М., 1994
2. Эфрон А.С. Книга детства: Дневники Ариадны Эфрон, 1919–1921. М.: Русский путь, 2013.