Одно из ранних стихотворений Цветаевой содержит в себе комплекс тем и образов, знакомство в которыми дает возможность увидеть, как начиналось формирование духовного мира поэта.

 

 

КНИГИ В KPACHOM ПЕРЕПЛЕТЕ
Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тотчас же к вам бывало.
— «Уж поздно!» — «Мама, десять строк!»…
Но к счастью мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки…
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет… В воздухе свежо…
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры…
Кладбище… Вещий крик совы…
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком — корона…
Вдруг — нищий! Боже! Он сказал:
«Позвольте, я наследник трона!»
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы…
— О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

(Цветаева 1: 44-45)

Перед читателем раскрывается картина мирной жизни, в которой протекало детство и раннее отрочество поэта. Вечерний дом освещен дрожащим светом люстры. Уроки приготовлены, и пока в исполнении матери звучат любимые мелодии классической музыки, есть время для наслаждения страницами любимых книг. «Потертый красный переплет» говорит о том, что книги были изрядно зачитаны и, возможно, изданы давно, получены из рук матери. Вся картина видится уже издалека и потому окрашена ностальгической интонацией. Детство кончилось. Героиня покидает идиллический мир.

Исследователи не раз обращались к этому стихотворению, пытаясь по этой и другим сходным картинам восстановить атмосферу, в которой происходило становление поэта. А.В. Флоря замечает:

«Детство у Цветаевой литературно. Она создает пассеистическую утопию. В “Книгах в красном переплете” Цветаева рисует детство как Эдем (“Из рая детского житья…” – последнее слово может прочитываться как «житие», подвергшееся характерной для Цветаевой элизии, т.е. нечто серьезное, сакральное преломляется через призму детского сознания), «золотой век» <…> Рай давно “потерян”, утрачены важнейшие духовные ценности (смелость и чистосердечие), и жизнь, в сущности, кончена» (Флоря).

Р.С. Войтехович, анализируя состав первого цветаевского сборника «Вечерний альбом», также отмечает ностальгические мотивы, которые включают это стихотворение в тематическую «триаду», отражающую развитие общего творческого замысла:

«”Отъезд”, “Книги в красном переплете”, “Маме”. Варьируется предшествующая триада (отметим и точную перекличку центральных текстов триады), но теперь она окрашена мотивом прощания: отъезд из Шварцвальда, во втором стихотворении — мотив “привета прощального”, в третьем — мотив прощального подарка матери» (Войтехович: 192).

Г.Ч. Павловская раскрывает роль «книг в красном переплете», которую они наряду с другими сыграли в развитии «персонального мифа» Цветаевой:

«Мир книг в контексте ранних стихов Цветаевой является импульсом к проживанию судеб героев сказок, способом ухода в инобытие, дающим возможность жить “утысячеренной” жизнью. Постепенно формируется еще один принцип мифотворчества — интерпретирование образов мировой культуры, которые в поэзии Марины Цветаевой насыщаются индивидуализированным содержанием <…> В раннем творчестве это образы герцога Рейхштадтского, герои сказок С. Соловьева, романов Л. Чарской, Ч. Диккенса и др. (“Книги в красном переплете”, “Сказки Соловьева”, “За книгами”, “И уж опять они в полуистоме…”, “Памяти Нины Джаваха” и др.)» (Павловская: 301).

При всей справедливости этих выводов стоит приглядеться к тексту стихотворения внимательнее. И сразу заметим, что на роль лучших «неизменивших друзей» с «золотыми именами» определены два произведения одного автора. Это книги американского писателя Марка Твена (1835‒1910) «Приключения Тома Сойера» (1876) и «Принц и нищий» (1881). Стихотворение рассказывает о том, что больше всего заинтересовало юную читательницу в этих книгах, что оказалось для нее важнейшим.

В «Томе Сойере» это прежде всего эпизод, где Том со своей подружкой Бекки попадает в пещеру. Эти сцены не назовешь идиллическими: героям угрожает реальная опасность заблудиться, попасть в руки бандита, умереть от голода.

Живое воображение читательницы, думается, было глубоко затронуто яркими картинами перипетий, которые выпали твеновским героям. Переживая приключения героев, отождествляя себя с ними, будущий поэт напитывался ощущениями, которые потом вылились в строки, отражающие ожидание многообразных и интересных событий в собственной жизни:

Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!

(Цветаева 1: 32-33).

Запомнились юной читательнице и другие эпизоды из книги: богатая вдова Дуглас опекает беспризорника Гека Финна, но непокорный подопечный сбегает от нее и прячется в привычном пристанище:

«На третий день рано утром Том Сойер догадался заглянуть в пустые бочки за старой бойней и в одной из них нашел беглеца. Гек тут и ночевал; он уже успел стянуть кое-что из съестного и позавтракать, а теперь лежал, развалясь, и покуривая трубку. Он был немыт, нечесан и одет в те самые лохмотья, которые придавали ему такой живописный вид в доброе старое время, когда он был свободен и счастлив» (Твен).

Думается, что эти сцены привлекли внимание Цветаевой не только комическим контрастом с сопутствующими драматическими коллизиями, но и тем, что неистовая жажда свободы, личной независимости, которой наделен Гек Финн, «Как Диоген живущий в бочке», соответствовала ее собственным устремлениям.

События «Принца и нищего» развиваются в другой стране, в другое время и носят иной характер. Средневековая Англия обладает легендарной аурой, в которой самые невероятные ситуации, вроде поменявшихся местами наследника трона и нищего мальчика, кажутся правдоподобными. Цветаеву особенно привлек финальный эпизод, где принц в критический момент для судьбы государственного устройства возвращается на законное место во дворце.

Возвышенный мелодраматизм сцены тоже оказывается близким романтической душе Цветаевой. Заметим и симметричную параллель образной пары обеих книг: Принц и Нищий находятся в такой же социальной оппозиции, как Том Сойер и Гек Финн, но это не мешает им состоять в дружественном союзе, сохраняющем необходимую иерархию.

Таким образом, текст стихотворения «Книги в красном переплете» дает живое представление не только о том, как проходило детство Цветаевой и что составляло круг ее чтения, но и о том, какие произведения и какие сцены, мотивы, идеи, сюжеты, образы, краски, детали питали ее творческое воображение, находя впоследствии воплощение в собственных образах, темах и мотивах. А герои Марка Твена остались символами различных до полярности мировоззренческих установок, на глубинном уровне пожизненно находившихся в дружественном союзе, составлявших нерасторжимое единство ее многогранной души.

ЛИТЕРАТУРА

1. Войтехович — Войтехович Р. С. Композиция «Вечернего альбома» Цветаевой // 1910 — год вступления Марины Цветаевой в литературу. XVI Междун. научно-темат. конфер. (8–10 октября 2010): Сб. докладов. М., 2012. С. 187–199.
2. Павловская — Павловская Г.Ч. Миф в сознании юной Марины Цветаевой // 1910 — год вступления Марины Цветаевой в литературу. XVI Междун. научно-темат. конфер. (8–10 октября 2010): Сб. докладов. М., 2012. С. 299–303.
3. Твен — Твен М. Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. М.: Детгиз, 1958 г. Серия: Библиотека приключений. — http://book-online.com.ua/read.php?book=331
4. Флоря — Флоря А.В. Заметки о некоторых особенностях художественного мироощущения и лингвоэстетики ранних стихотворений М.И.Цветаевой // Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая цветаевская междун. научно-темат. конфер. (9–11 октября 1998 года). Сб. докладов. М.,1999. С. 176–186.
5. Цветаева 1 — Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1: Стихотворения [1906–1920 гг.] /Сост., подгот. текста, послесл. и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994.