Коктебельское лето 1913 года — один из самых счастливых периодов жизни Цветаевой. В это время она находилась с маленькой дочерью и мужем на отдыхе, в окружении любимых друзей. Рядом с беспрерывными развлечениями шла творческая жизнь, рядом с творческой жизнью шли размышления о собственном месте в искусстве, в вечности. Этой теме и посвящено стихотворение, написанное в коктебельские дни.

 Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Коктебель, 13 мая 1913

Вглядимся, как развивается эта тема от строки к строке.

В первую очередь мы узнаем об уникальной природе поэтического дара героини. Об этом говорит «бессознательность» первых произведений, когда пером едва научившегося писать ребенка ведет не расчет и рассудок, а интуитивная потребность выражения творческой сути. О таких поэтах говорят: «от Бога». И даже первые, еще единичные проявления заложенного потенциала наделены уникальной мощью и яркостью: они являются «как брызги из фонтана, Как искры из ракет».

Мотив возникновения самобытного творческого феномена развивается в строках, посвященных этим самым, первым стихам,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти

Эти слова заставляют задуматься о том, что таланту нового автора свойственна беспримерная дерзость, легкость преодоления любых границ. Его творчество призвано выводить читателя за рамки устоявшихся представлений, совершить переворот в укладе человеческого сознания. Его мировоззрение имеет всеобъемлющий характер, его тематический диапазон глобален, ему подвластно органичное сопряжение полярных тем, и потому в его произведениях юность, самая прекрасная жизненная пора, соседствует со смертью, отражая их вечное противостояние.

Вдохновенное описание творческого автопортрета останавливается, даже обрубается внезапным болевым ударом:

— Нечитанным стихам!

Все уже созданное богатство творческого гения, щедро дарованное людям, не дошло до своих адресатов. Стихи недоступны тем, для кого они написаны. И дело вовсе не в том, что автор не сумел или не решился их опубликовать:

Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет

Нынешний читатель, выросший в атмосфере «святилищ, сна и фимиама», приученный к традиционным канонам, не готов воспринимать поэзию, которую предлагает миру новый автор.

Однако этот поворот мысли — всего лишь перипетия внутреннего монолога, один из переломных моментов сюжета. Авторская мысль не останавливается на этом, ощущение творческой силы одолевает горечь непонимания. Финал стихотворения — спокойное уверенное заявление:

Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Подобно тому, как вино, чтобы достичь наилучшего вкусового букета, должно пройти долгий период выдержки и созревания, стихи должны «отлежаться» во времени, пока растет и созревает их будущий читатель. В таком ракурсе видится примирение со своей участью, понимание огромного временного интервала, необходимого для адекватного осмысления творческого наследия автора.

Что могло послужить толчком к этим размышлениям? К этому времени у Цветаевой вышли уже три книги: «Вечерний альбом» (1910), «Волшебный фонарь», (1912) и незадолго до этого, в феврале 1913 г. — «Из двух книг». Все эти сборники были изданы за свой счет, два последних — под маркой условного, «домашнего» издательства «Оле-Лукойе». Три сборника за три года, с тщательно обдуманной композицией, наполненные текстами, многими из которых автор с полным правом гордился, — лучшее начало творческой жизни, нацеленной на высокий взлет.

Но результат не оправдал ожидания. Книги не вызвали особого энтузиазма ни у критиков, ни у публики. Если дебютный «Вечерний альбом» удостоился искренних похвал, то в разборе «Волшебного фонаря» такой мэтр, как В. Я. Брюсов, не нашел особых идейных достоинств, уверял, что содержимое книги может заинтересовать лишь добрых знакомых, и попрекал «небрежностью стиха» (Критика 1: 51). По поводу сборника «Из двух книг» И. Ларский заявил, что декларацию, определяющую замысел книги, «можно принять с оговоркой даже и в отношении г-жи Цветаевой: писать пишите, но не все печатайте» (Там же: 52). Этот совет относится к авторскому «манифесту», утверждающему в предисловии требование, которое обосновало принцип включения стихов, их тематику и мотивы:

«не презирайте внешнего! Цвет ваших глаз так же важен, как и их выражение, обивка дивана не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее, нет ничего не важного. Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце — все это будет частью вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души. Пишите, пишите больше. Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох» (Цветаева 5: 230).

Каждый критик, писавший о сборнике, отметил и истолковал это утверждение по-своему, но общий смысл рецензий один: автор не слишком справился с поставленной задачей, некоторые стихи красивы, некоторые милы, но не больше.

Вероятно, это стихотворение стало своеобразным ответом тем, кто не сумел угадать характер цветаевского творчества. Роль критики во многом определяет доступность текстов для публики. Тем более эта роль существенна для раскрытия такого своеобразного «явления», как Цветаева. Возможно, именно в критическом неприятии автор находил одну из причин своего читательского неуспеха. И взял на себя задачу, с которой не справились записные профессионалы: художественными средствами виртуозно раскрыл суть своего творческого феномена.

Как известно, оптимистическое предсказание, высказанное в последней строке, сбылось. Поэзия Цветаевой стала классикой мировой литературы, стихи ее пользуются неиссякающим читательским спросом, а позднейшая критика научилась читать ее тексты так, как они написаны. Разнообразна и глубока и исследовательская интерпретация данного стихотворения. Чрезвычайно точным представляется прочтение Томаса Венцловы:

«”Моим стихам, написанным так рано…” – одно из самых известных стихотворений Цветаевой, которое можно считать как бы эпиграфом ко всей ее поэзии <…> Это время перелома от поэтики «Вечернего альбома» и «Волшебного фонаря», отмеченной печатью подражательности и мелодраматизма, к более зрелой и самостоятельной романтической поэтике «Юношеских стихов»» (Венцлова)

Стихотворение, как отмечает Венцлова, было известно в устном чтении,

«однако при жизни поэта – в соответствии с предсказанием, заключенным в его тексте, – оно все же оставалось под спудом. Лишь в 1931 году в парижском журнале «Числа» (№ 5) была напечатана его третья строфа. На вопрос анкеты «Что вы думаете о своем творчестве?» был дан ответ: «Разбросанным в пыли по магазинам, Где их никто не брал и не берет – Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед. Марина Цветаева. Москва 1913 – Париж 1931″» (IV, 625). В письме Юрию Иваску от 4 апреля 1933 года, отсылающем к этой анкете, Цветаева сказала: «“Драгоценные вина” относятся к 1913 г. форму-ла – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы. Я все знала – отродясь. NB! Я никогда не была в русле культуры. Ищите меня дальше и раньше» (VII, 383)» (Венцлова).

Обращаясь к стихотворной технике, исследователь отмечает эффектный метрический прием:

«в каждом из трех катренов – три пятистопных строки (женская, мужская и женская клаузула) и одна завершающая, ударная строка, состоящая из трех стоп с мужской клаузулой. Укороченная строка вначале вводит в стихотворение элемент неожиданности, нарушает инерцию – а когда читатель к ней привыкает, она приобретает особый вес, особую семантическую нагрузку, ибо приравнивается к длинным строкам» (Венцлова).

Анализируя композицию стихотворения, Т. Венцлова раскрывает смысл долгой перипетии составления фразы, от первого оборота «Моим стихам» до последнего «настанет свой черед»:

«Создается эффект затягивания, ретардации – главная мысль стихотворения высказывается не сразу. Одна, единым дыханием сказанная фраза перебрасывается из строки в строку, занимая все двенадцатистрочное пространство текста. Поэт говорит быстро (отметим прием задыхания, захлебывания, едва ли не заикания – «Что и не знала я, что я…») – и все же медлит, играет с читателем, добавляет все новые и новые пояснения, причастные обороты, придаточные предложения, нагнетает атрибуты, относящиеся к стихам. Это как бы иконически отображает тему затянувшегося понимания, медленного движения стихов к читателю» (Венцлова).

Суть эффекта, заложенного в композиции стихотворения, раскрывают и слова Р.С. Войтеховича, посвященные цветаевским открытиям:

«еще в стихах, непроизвольных, как искры и брызги, как манифест «Моим стихам, написанным так рано…», «выстреливающий» сразу тремя строфами, нанизанными на одно предложение» (Войтехович: 6).

Стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…» звучит как итог первого, дебютного периода творческого пути Цветаевой. Итог, за которым последовали новые книги и этапы.

ЛИТЕРАТУРА

1. Венцлова — Т.Венцлова. О призвании и признании: «Моим стихам, написанным так рано…» // Марина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений / Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9—13 октября 2000 года). Сборник докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2001. С. 11‒19.
2. Войтехович — Войтехович Р. Лирика Марины Цветаевой // Цветаева М. Если душа родилась крылатой: Стихотворения. СПб., 2013. С. 5–16.
3. Критика 1 — Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. 1. 1910–1941 годы. Родство и чуждость. М.: Аграф, 2003
4. Цветаева 5 — Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М., 1994.