Стихия и разум в жизни и творчестве Марины Цветаевой: XII Международная научно-тематическая конференция (Москва, 9–11 октября 2004 г.): Сб. докл. / Отв. редактор И.Ю. Белякова. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2005. – 535 с.

В предисловии Л.В. Зубовой идея, выбранная темой конференции, мотивируется цветаевскими словами,

«что стихии выбирают человека, через которого могут быть явленными. Поэтому тема XII научной конференции, доклады которой представлены в сборнике, относится к самой главной проблеме понимания Цветаевой. Исследования, проведенные в этом ракурсе, оказались разнообразными и в большинстве своем глубокими по содержанию. Авторы докладов показали, что тема стихии и разума (чувства и мысли, интуитивного и аналитического, иррационального и рационального, творчества и ремесла, гармонии и хаоса, звука и смысла) нашла свое воплощение и в биографии Цветаевой, и в психологии ее личности, и в литературных, философских, исторических истоках ее произведений, и в поэтике, и в языковых структурах текстов».

Содержание сборника отражает все указанные аспекты научного осмысления темы.

I. Логика интуиции

М.В. Ляпон. Логика интуиции       15

А. Смит. Марина Цветаева о творческой эволюции и интуитивном мышлении (в свете теорий Анри Бергсона)        25

Е.А. Надеждина. Истоки феномена Марины Цветаевой            36

С.Н. Лютова. «Вечный третий в любви»: к вопросу о вспомогательной Эго-функции       43

К.Б. Жогина. Знаковость поведения Марины Цветаевой          55

О.А. Кириллова. Коммуникация и смысл в личностном пространстве Марины Цветаевой           65

О.В. Калинина. Становление творческой личности в эссе М.И. Цветаевой «Мать и музыка»: от Рояля к Столу           71

Л.Н. Козлова. «Всё вижу – ибо я слепа» (Истоки возышенного и земного у Марины Цветаевой)              82

II. Поэтология Марины Цветаевой

Н.В. Дзуцева. Поэтология М. Цветаевой: стихия, демон, игра             91

С.Ю. Лаврова. Стихия материи в формуле мысли поэта           102

М. Рэа. «Дар души и глагола – вот поэт»              108

В.А. Маслова. Лирика М. Цветаевой: «высшая степень подверженности наитию»             112

Е.Ю. Муратова. «К искусству подхода нет, ибо оно захват»     119

Н.О. Осипова. Семантика взрыва в творчестве М. Цветаевой             124

Г.Ч. Павловская. Стихия революции в мироощущении М. Цветаевой           132

III. Точки соприкосновения

Л.Л. Кертман. «Не понадобившийся» Достоевский (Мир Достоевского в судьбе и творчестве Марины Цветаевой)            141

Т.Е. Барышникова. Чехов в поэтическом сознании М. Цветаевой      149

И.Б. Ничипоров. Образы стихий в «блоковских» стихотворениях М. Цветаевой, А. Ахматовой, Б. Пастернака     157

Т.М. Геворкян. Марина Цветаева о Константине Бальмонте: динамика восприятия            165

А.И. Попова. Марина Цветаева и французские литературные круги 1920–1930-х годов. Обстоятельства невстречи.

Парижские орбиты А.М. Ремизова и К.Д. Бальмонта     172

А. Гилднер, А. Колачковска. Марина Цветаева и Евгений Замятин: точки соприкосновения (К постановке проблемы)         187

Г. Дюсембаева. Пастернак и Цветаева: начало диалога             202

Л.Ф. Кацис. Анализ поэмы «Автобус», или Еще раз о Цветаевой, Пастернаке и Рильке   205

Г. Дюсембаева. О подтекстах «Крысолова»         218

М.-Л. Ботт. «Други! Братственный сонм!» (Цикл Марины Цветаевой «Деревья» в контексте ее французского чтения)          230

А.Г. Степанов. Две «Горы»: Диалог Бродского с Цветаевой    263

Т.В. Алешка. «Лишь сердце нам закон» (О некоторых параллелях в творчестве Марины Цветаевой и Веры Павловой)        272

IV. Стихия и разум в художественном тексте

Р.С. Войтехович. Стихия и число в композиции цветаевских сборников      281

Л.А. Викулина. Стихия и разум в «Крысолове» М. Цветаевой           308

О.В. Евтушенко. «Стихия» и «разум» в ряду констант любовного дискурса (от романтических повестей А.А. Бестужева-Марлинского до романтических драм М. Цветаевой)       317

Д.Д. Кумукова. Стихия в драме М.И. Цветаевой «Метель»      324

Н. Туганова. Элементы театрального кода у М.И. Цветаевой и театр А. Арто          330

Ю.Ю. Курилова. Плащ как «вторая кожа» персонажей М.Цветаевой             335

О.А. Скрипова. «Стилевая тяга» в поэзии Марины Цветаевой (на примере стихотворения из цикла «Поэты»)        339

Н.В. Крицкая. Стихия звука в «русских» поэмах Марины Цветаевой            346

О.А. Рутер. Архаическое словесное табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой: от эмоционального к рациональному          352

А.В. Прохорова. Творческая стихия Цветаевой в контексте славянской мифологии           358

V. Одержимость словом и власть над ним

И. Надь. Одержимость словом и власть над ним (О языковом аспекте концепта «стихия» у Цветаевой)              365

Л.В. Зубова. Стихия и разум на границе строк (В продолжение темы «Стиховой перенос Марины Цветаевой») 375

С.Ю. Артёмова. Декларация и реализация диалога в лирике М.И. Цветаевой          387

И.Ю. Белякова. Синтаксис стихийности: безличные конструкции в поэтических текстах М. Цветаевой      392

С.А. Ахмадеева. Письма М.И. Цветаевой к К.Б. Родзевичу: выразительные средства языка как маркеры эмоциональности              404

Л.Л. Шестакова. Лексемы гнезда «разум» в словарях языка А.С. Пушкина и М. Цветаевой          419

М.В. Цветкова. Концепт «душа» в поэзии Цветаевой и проблема его перевода на английский язык              427

VI. Архивы

Е.И. Лубянникова. О неизданной книге М.И. Цветаевой «Современникам» (Москва, 1921)         435

Е.И. Лубянникова. Неизданные стихотворения Марины Цветаевой (1921–1922)     447

Н.В. Александрова. О «неслучайности всего» в этом тесном мире (Новые материалы о Л.А. Тамбурер и ее семье в Отделе рукописей ГМИИ им. А.С. Пушкина)              452

И.В. Левичев. Новые материалы о семье Марины Цветаевой из фондов Дома-музея М.А. Волошина               458

Е.Н. Ильина. Семья Цветаевых и В.В. Розанов  465

Н.А. Стенина. Марина Цветаева и Чехия: роман Душ               475

VII. О новых книгах

Л.Б. Либединская. О Дневниках Георгия Эфрона           485

С.А. Айдинян. О книге Анастасии Цветаевой «История одного путешествия, 1971–1972 гг. Крым – Москва»          491

Р.С. Войтехович в статье «Стихия и число в композиции цветаевских сборников» раскрывает тему на уровне общего устройства текстов — и обнаруживает два типа внутренней организации.

«…назовем их условно «натуральным» и «символическим». Особый интерес для нас представляет второй тип, образцовым примером которого может служить книга «Психея. Романтика» (1923). Гипотеза, которую мы выносим на обсуждение, заключается в том, что числовые параметры в композиции этого типа символически нагружены и корректируют отбор и распределение текстов по разделам сборника».

Логика доказательства прочно стоит на принципе цветаевского поэтического мышления:

«В тех случаях, когда мы видим у Цветаевой не натуральный, не стихийный порядок текстов, естественно предположить наличие какого-то иного типа связей. Это будет либо имитация какого-то повествования, надстраивающегося над текстами, сюжетообразующая мозаика, либо своего рода символический «пасьянс», требующий, по выражению М.А. Волошина, «умения читать условные черты» (встречается и «гибридизация» типов связей). Во втором случае задействуются не семантизируемые обычно элементы структуры: бессмысленная в общем случае комбинация элементов становится носителем определенного сообщения».

Разделы статьи, посвященные разным сборникам Цветаевой, убедительно демонстрируют это положение. Общий вывод автора:

«Прибегая к числовому символизму в композиции своих сборников, Цветаева также моделирует соотношение «глубинного» и «поверхностного» в их числовых пропорциях: на поверхности мы видим хаос с небольшим островком порядка, который как «окно» позволяет нам (приглашает нас) заглянуть вглубь и увидеть всю красоту и смысл авторского замысла».

Л.В. Зубова в статье «Стихия и разум на границе строк (В продолжение темы «Стиховой перенос Марины Цветаевой»)» углубляет ракурс до уровня организации поэтической строки и рассматривает один из наиболее ярких приемов его организации — анжамбеман, перенос фразы на ритмической границе. Исходной посылкой ее размышлений так же стал цветаевский постулат:

«О стихии и разуме Цветаева говорила как о главных условиях поэтического творчества. Максимальное напряжение экспрессивности и аналитичности стало, пожалуй, основой самого заметного свойства ее поэтики – насыщенности стихов и поэм анжамбеманами. Стиховой перенос, достоинства и недостатки которого были предметом страстной полемики еще в XVIII в., хорошо освоенный Пушкиным и другими поэтами XIX в., стал восприниматься как выразительная особенность именно цветаевской поэтики, он «может считаться ее автографом, ее отпечатком пальцев».

Это положение, с учетом достижений классической поэзии, требует пристального вглядывания в систему цветаевских приемов анжамбемана, чтобы понять суть ее открытий. Одно из них, как показывает Л.В. Зубова, основывается на контрасте полярных начал, формирующих стихотворный текст:

«Описывая напряжение, которое создается переносом, Е.Г. Эткинд показал, что конфликт ритма и синтаксиса является воплощением конфликта между чувственным и рациональным способом познания: «Хаос подсознания борется с гармонической формой. Он проявляет себя внутри этой формы не уничтожая ее, не взрывая, но мощно ее сотрясая».

Развивая это положение, автор связывает его с особенностями цветаевского мироощущения и приходит к выводу:

«Поэтика переноса прямым образом связана с основным мотивом произведений Цветаевой – мотивом преодоления пределов».

Разъясняя, как именно действует прием анжамбемана, автор указывает:

«Пауза переноса маркирует переход от прямого значения слова к метафорическому. А это мыслительный процесс».

То есть трудность, которую испытывает читатель, «натыкаясь» на перенос, означает потребность остановиться и осознать читаемый текст на другом, более глубоком уровне, вчитываться в текст более интенсивно. По этому поводу приводятся интереснейшие наблюдения:

«Перед восприятием метафорического значения приходится сделать паузу, набрать дыхания. Обратим внимание на то, что в данном случае переход от прозаического смысла слов к поэтическому соответствует переходу от ритма к синтаксису (вроде бы вопреки тому, что ритм – носитель поэтической интонации, а синтаксис – прозаической). Но в том-то и дело, что синтез поэзии и прозы осуществляется в пространстве паузы, заминки, в процессе переключения.

В трагедии «Федра» пауза анжамбемана моделирует и затрудненность дыхания, и сбивчивость речи лирического субъекта. В сцене, когда Федра пытается объяснить Ипполиту свою преступную любовь, появляется изобразительное неблагозвучие: скопление согласных [ж’ж’зв], затрудняющих произношение на стыке слов чащ звук, и переносы в этом монологе следуют один за другим».

Автор указывает на дополнения, которыми нередко сопровождается цветаевский перенос:

«Обратим внимание на пунктуационное усиление анжамбемана. На границе строк Цветаева обозначает паузу тремя знаками подряд: и переносом, и многоточием, и тире: точно глыбу… / — Сдвинула!»

Подводя итоги, Л. В. Зубова суммирует общую концепцию анжамбемана у Цветаевой:

«Позиция переноса, выполняющего выразительную, изобразительную, смыслообразующую и композиционную функции, – это еще и позиция авторской рефлексии над словом. Цветаева как будто постоянно говорит своими анжамбеманами: «это и так и не так», «я не так сказала, я недостаточно сказала», «это имеет и другой смысл», «остановитесь, подумайте о словах». Другими словами, перенос выполняет также функцию метаязыкового высказывания, которое осуществляется молча – в паузе».

Среди архивных находок, помещенных в сборнике, одной из важнейших следует считать ту, о которой идет речь в статье Е.И. Лубянниковой «О неизданной книге М.И. Цветаевой «Современникам» (Москва, 1921)».

«В ходе нашей работы над «Летописью жизни и творчества М.И. Цветаевой (1914–1922)» было сделано немало неожиданных открытий».

Одной из них стало обнаружение нескольких вариантов рукописи сборника «Современникам». Сборник не вышел в свет, и его история

«со временем обросла мифами, по сей день бытующими в цветаеведении».

Кропотливая исследовательская работа, проведенная на высшем текстологическом уровне, позволила разоблачить мифы и восстановить подлинный вид задуманного сборника. В целом он должен был выглядеть таким образом:

«Полная рукопись книги «Современникам» состоит из трех разделов, или стихотворных циклов, обращенных к Ахматовой (ОР РНБ), Блоку и Волконскому (РГАЛИ). Общее количество стихотворений в рукописи – 25».

Автор приводит реконструированный состав книги по каждому разделу, выясняет время создания рукописи. Для тем наших заметок особенно интересно то, что сборник имеет прямое отношение к циклу «Ахматовой». Цикл, как обнаруживает Е.И. Лубянникова,

«Образован в 1921 г. при составлении книги. Представляет собой первую редакцию «ахматовского» цикла , отличающуюся от традиционно известных по книгам «Версты» (Вып. 1. М.: Госиздат, 1922) и «Психея» (Берлин: З.И. Гржебин, 1923) не только последовательностью стихотворений, но и двумя дополнительными текстами – «Вдруг вошла…» и «Обвела мне глаза кольцом…». …Датировка цикла довольно условная: на самом деле стихотворения написаны в промежутке от 8 апреля до 23 июля 1916 г. и не все – в Александрове».

Эти выводы, как и выводы авторов других статей, позволили сборнику стать очередной важной вехой цветаеведения.