Второе стихотворение цикла написано двумя неделями позже первого. За эти дни в восприятии образа Блока произошли существенные изменения.

2

Нежный призрак,

Рыцарь без укоризны,

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

 

Во мгле сизой

Стоишь, ризой

Снеговой одет.

 

То не ветер

Гонит меня по городу,

Ох, уж третий

Вечер я чую вóрога.

 

Голубоглазый

Меня сглазил

Снеговой певец.

 

Снежный лебедь

Мне пóд ноги перья стелет.

Перья реют

И медленно никнут в снег.

 

Так по перьям,

Иду к двери,

За которой — смерть.

 

Он поет мне

За синими окнами,

Он поет мне

Бубенцами далекими,

 

Длинным криком,

Лебединым кликом —

Зовет.

 

Милый призрак!

Я знаю, что все мне снится.

Сделай милость:

Аминь, аминь, рассыпься!

Аминь.

1 мая 1916

Хотя это стихотворение, как и предыдущее, обращено к Блоку, но и это не диалог с ним, а монолог, размышление: Цветаева продолжает осмыслять феномен Блока — теперь в плане личного восприятия. Отсутствие рифмовки, краткие трех-четырехстрочные строфы задают темп этого размышления, создают ощущение импульсивных, эмоциональных всплесков, возникающих при каждом новом повороте темы.

Если в первом стихотворении образ Блока создавался в неявной форме, портрет, словно гобелен, ткался из ассоциаций с его фамилией, то во втором облик поэта сразу получает конкретные характеристики: «Нежный призрак, Рыцарь без укоризны». Перед героиней возникает возвышенный, утонченный образ, который можно назвать идеальным воплощением Поэта.

При виде этого образа героиня восклицает:

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

Почему возникает этот вопрос, почему видение Поэта в таком обличье вызвал такой поворот восприятия? Вопрос риторический. Опять-таки он обращен не к Блоку. Цветаева задает его себе самой. Смысл вопроса основан на предположении о существовании некоей высшей, судьбоносной силы, которая определила причастность Блока к жизни Цветаевой. Но в таком случае варианты вопросов могли быть различными: для чего? что я должна вынести для себя из встречи с тобой? и т.д. Из всех вариантов Цветаева выбирает «кем призван?» Это отражает определенную настороженность, которую, казалось бы, нежный призрак и идеальный рыцарь не может вызвать. Цветаева явно опасается за свою «молодую жизнь»: прекрасное явление таит в себе некую угрозу ее существованию. И о какой молодой жизни идет речь — о физической, духовной, поэтической? Ответ будем искать по мере продвижения сюжета.

Развитие образа продолжается, меняется и обличье «призрака»:

Во мгле сизой

Стоишь, ризой

Снеговой одет.

Снеговая риза — атрибут холодной, отстраненной от мирской суеты монашеской жизни. Такой облик  усиливает тревожный тон стихотворения, и лирический стиль повествования начинает звучать в ладе народной песни:

То не ветер

Гонит меня по городу,

Ох, уж третий

Вечер я чую вóрога.

Предчувствие судьбносной встречи с пришельцем, равно притягательным и страшноватым, вырывает героиню из рамок привычного существования, обрекает на бегство, блуждания, скитания. Почему же все-таки «вóрога», если призрак — «нежный»? В чем причина тревоги от видения «снеговой ризы»? Объяснение следует незамедлительно.

Голубоглазый

Меня сглазил

Снеговой певец.

Сглазить — то есть навредить, причинить вред «дурным глазом», говорят словари.  Снеговой певец — явная перекличка со «Снежной маской» и другими произведениями Блока, в которых сюжетом управляют мотивы снега, зимы, холода, метели. Ледяной тембр блоковского поэтического голоса  проник в душу героини, лишил ее защитного покрова, привычного покоя и заставил бежать в тоске и тревоге — таким может быть «перевод» цветаевской риторики на язык смысла.

Призрак потому и призрак, что не имеет ясной, прочной формы. Героиня бежит от него — и вот это уже не рыцарь, а

Снежный лебедь

Мне пóд ноги перья стелет.

Перья реют

И медленно никнут в снег.

Ассоциации переводят образ Блока в иной регистр, уже не устрашающий, а умиротворяющий, но сохраняющий ощущение холодной белизны и нежности. И завороженная зрелищем медленно летящих перьев героиня больше не сопротивляется, отдает себя в подчинение воздействию призрака в новом облике:

Так по перьям,

Иду к двери,

За которой — смерть.

Эту завороженность, которая заставляет героиню послушно следовать по пути, устланном лебедиными перьями, можно видеть как блоковские строки, обладающие такой убеждающей силой, которая гасит всякое сопротивление. Но такое послушничество грозит опасностью — собственной поэтической смертью. И, возможно, именно поэтому внутреннее чутье героини не дремлет, предупреждает о приближении беды.

Образ Лебедя связывается с образом Сирены, завораживающей путешественников своим пением и ведущей их на гибель:

Он поет мне

За синими окнами,

Он поет мне

Бубенцами далекими,

 

Длинным криком,

Лебединым кликом —

Зовет.

Поэтический голос Блока-Лебедя становится еще убедительнее,  проникновеннее, начинает звучать на разные лады, в нем слышится и голос Родины, к которой сама Цветаева обращается в это время, — далекие бубенцы русской тройки, вечно уносящей неведомо куда… Но сильнее всего звучит протяжный лебединый голос — тот, которым прощаются с жизнью.

И осознав, КУДА зовет этот голос, героиня останавливается, чары разрушаются:

Милый призрак!

Я знаю, что все мне снится.

Сделай милость:

Аминь, аминь, рассыпься!

Аминь.

Традиционное заклинание, охраняющее от власти «бесов», — знак ясного понимания, кто и что скрывается за образами «нежного призрака», «рыцаря без укоризны», «снегового певца», «снежного лебедя». Все эти прекрасные, заманивающие, завораживающие лики  несут опасность исчезновения собственного «Я», и героиня Цветаевой в конечном итоге оказывается сильнее соблазна раствориться  в блоковском «Я», каким бы привлекательным ни был его образ. Цветаева не поддается гибельной  «бесовской» власти, в чьем бы облике она ни явилась, и остается поэтом с собственным голосом.

Вероятно, разработка темы стихотворения в таком ключе связана с подобным подходом, реализованным в цикле стихов к Ахматовой — так же предстающей в образе ангела и дьявола. Но этот вопрос требует отдельного рассмотрения.