Тема «Цветаева и Блок» — одна из наиболее обширных в цветаеведении. Самый беглый взгляд обнаруживает длинный список работ о самых разных аспектах этой связи.

В рамках нашей темы — анализа цикла «Стихи к Блоку» — прежде всего посмотрим, как отражена в монографиях, освещающих жизненный путь Цветаевой, биографическая основа цикла.

Для примера возьмем

монографию А.С. Саакянц «Марина Цветаева. Жизнь и творчество».

В развитии темы можно выделить моменты, ставшие ключевыми в  процессе восприятия Цветаевой личности Блока.

1916 год сыграл роль «завязки» сюжета.

1916 год Цветаева встретила в Петрограде … она мечтала увидеть, наконец, обожаемых Блока и Ахматову. Эта мечта не сбылась, хотя Блок был в Петрограде. (Саакянц: 81-82)

Потребовалось несколько месяцев, чтобы эта поездка и «невстреча» нашли творческий отклик.  Автор делает предположения о том, что могло стать непосредственным поводом.

Поэтическое воображение вновь переносит Цветаеву в Петербург. Там — «мечтанный» Александр Блок. 15 апреля Цветаева написала первое стихотворение к нему:

Имя твое — птица в руке…

…Было ли обращение Цветаевой к Блоку отголоском настроений петербургской поездки, или, возможно, — откликом на пребывание Блока с 29 марта по 6 апреля в Москве по поводу постановки в Художественном театре драмы «Роза и крест», а всего вероятнее — она отозвалась на выход в «Мусагете» его книг «Театр» и первого тома «Стихотворений». (Саакянц: 88)

…Просиявший Цветаевой в апреле образ Александра Блока вновь является ей. С 1 по 18 мая она пишет еще семь стихотворений к Блоку, — прославлений? песен? молитв? — не уловишь их жанра, не определишь его однозначно (Саакянц: 89)

…И имя твое, звучащее словно: Ангел.

Это — заключительные строки восьмого, последнего в 1916 году, стихотворения к Блоку: «И тучи оводов вокруг равнодушных кляч…», датированного 18 мая. В этот момент Цветаева живет в Коктебеле, куда приехала с мужем и дочерью немного передохнуть (там находилась в то время Вера Эфрон). (Саакянц: 90)

Следующий поворотный момент относится к 1920 году.

Девятого мая Цветаева пережила большое потрясение: она впервые в жизни увидела Александра Блока.

Уже не раз описан этот вечер поэта в Политехническом музее. Тогда, по недосмотру, на Ходынке взорвались пороховые погреба, стоял грохот, и явление Блока на этом «фоне» было для Цветаевой чистейшей романтикой; она вернулась ошеломленная и написала стихотворение, обращенное к Блоку:

Как слабый луч сквозь черный морок адов…

…Предстало нам — всей площади широкой! —

Святое сердце Александра Блока.

Можно сказать, что все стихотворение написано ради этой последней строки…

И второй раз, 14 мая, довелось Цветаевой увидеть Блока: на его вечере во Дворце Искусств. Пошла она туда с маленькой Алей…

…Так Александр Блок получил стихи к нему Марины Цветаевой. Полтора года спустя Н. А. Нолле-Коган вспоминала, что стихи он прочел молча и улыбнулся. (Саакянц: 205-206)

Возможно, этот эпизод стал кульминацией «блоковского» сюжета в жизни Цветаевой. Эту гипотезу мы попробуем проверить в общем анализе цикла.

А в 1921 году наступила развязка.

7 августа умер Александр Блок.

Отклик Цветаевой (четыре стихотворения) был быстрым и скорбным, хотя пока еще не в полный голос. Ее Блок пока остался там, в 1916 году, — одинокое высшее неземное существо, чья жизнь на земле была случайностью (Саакянц: 264)

Тридцатого августа 1921 года она пишет (черновик письма к Ахматовой):

«Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает…

Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он — такое явное торжество духа, такой — воочию — дух, что удивительно, как жизнь — вообще — допустила.

Смерть Блока я чувствую как Вознесение.

Человеческую боль свою глотаю. Для него она кончена, не будем и мы думать о ней (отождествлять его с ней). Не хочу его в гробу, хочу его в зорях».

Еще запись:

«Не потому сейчас нет Данте, Ариоста, Гёте, что дар словесный меньше — нет: есть мастера слова — бóльшие. Но те были мастера дела, те жили свою жизнь, а эти жизнью сделали писание стихов. Оттого тáк — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек». (Саакянц: 266)

Биограф приводит чрезвычайно важные итоговые записи — они нам тоже послужат ориентирами на следующем этапе анализа «блоковского» цикла.

Через несколько месяцев сюжет подошел к финалу:

В конце ноября 1921 года Цветаева вернулась к начатому в августе реквиему Александру Блоку. Вероятно, миновал некий срок, когда потрясение высвободило в ее душе силы для полногласного отзыва. Но и жизненные обстоятельства способствовали этому. Осенью 1921 года Марина Ивановна подружилась с московскими друзьями Блока, в чьем доме он находил приют и поддержку, когда приезжал в Москву выступать весною 1920 и 1921 годов. Это были супруги Коганы: Петр Семенович, историк литературы, профессор, популярнейший и добрейший человек, и его жена, Надежда Александровна Нолле, давняя и горячая поклонница Блока. Можно себе представить, с каким волнением делилась Н. А. Нолле с Цветаевой после смерти Блока своими воспоминаниями: о том, как Блок, сильно недомогающий, полубольной, пробыл в Москве в свой последний приезд в мае 1921 года…

В ноябре и декабре Цветаева написала три стихотворения к Блоку. В них она оплакивает ушедшего поэта и бесконечно дорогого человека — и здесь неожиданно возникает новый мотив: может быть, он, этот человек, снова родился где-то на земле и лежит в колыбели, не ведая о своей судьбе… (Саакянц: 279)

Мы опускаем пока анализ этих стихов — вернемся к нему позже. Тут важен вывод биографа о неожиданном повороте «сюжета о Блоке»: для Цветаевой, как считает Саакянц, было необходимостью завершить его жизнеутверждающим мифом:

Надо сказать, Цветаева действительно верила в то, что у Блока был сын, и впоследствии, уже годы спустя, негодовала, когда эту легенду пытались опровергнуть. Кстати, Надежда Александровна Нолле не слишком оспаривала подобные толки… Впрочем, Цветаева сотворила бы свой миф при всех условиях. Для ее легенды о Блоке был необходим сын — олицетворение бессмертия поэта.

Мертвый лежит певец

И воскресенье празднует. (Саакянц: 282)

Таким образом, биограф Цветаевой подтверждает наше предположение о четырех ключевых моментах, определивших хронологические и мотивные основы возникновения «блоковского» цикла. В таком же ключе представлен сюжет в работах И. Кудровой и В. Швейцер.

Разобравшись с отражением реалий, в следующей заметке попробуем посмотреть, как анализируется в исследовательских трудах поэтика цикла.

ЛИТЕРАТУРА

Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997