Мы продолжаем рассказ об отношениях Цветаевой с кинематографом. В предыдущей заметке мы говорили о том, как отразились в ее жизни киновпечатления 1933 года. Еще раньше мы упоминали о ее надеждах на успех в киносфере мужа и дочери. Надежды не сбылись, но тяга к киноискусству осталась. И в следующем, 1934 году принесла, или могла принести, любопытные результаты.

3 июля 1934 г. Цветаева сообщает В.В. Рудневу:

«…сейчас надо мной висит … срочный (сдать до 7го) огромный анонимный и абсолютно-гадательный мопассановский сценарий: — негрский: за другого, с абсолютным вопросительным знаком в виде гонорара».

5 июля она вновь упоминает об этой работе:

«Безумно спешу, ибо последний срок сценарию»[1].

Что это был за сценарий, был ли он завершен и получил ли сценическое воплощение — пока неизвестно. О нем не упоминается больше ни в одном письме. Но эта загадка, как нам кажется, проливает свет на замысел другого произведения.

В то же время, в июне  или чуть раньше, Цветаева писала рассказ «Страховка жизни». Исследователи открыли в нем немало интересных мотивов и попутно отметили, что в этом рассказе отразилось цветаевское увлечение кинематографом. Так, С. Ельницкая комментирует один из примеров («26-летний молодой человек — ни разу не пошел без матери “в синема”»):

«Цветаева была частым посетителем кинематографа — это и “единственный отвод души” <…> и “главная радость”, помимо чтения <…> И чаще всего бывала Цветаева в кинематографе — как и повсюду — со своим <…> “вечным компаньоном и даже аккомпанементом — Муром”»[2].

А О. Ревзина обнаруживает кинопоэтику на уровне самой композиции новеллы:

«Повествование может быть раскадровано подобно кинематографическому сценарию с тщательно продуманной аранжировкой кадров, и в первом из них обозначены соединенные родством фигуры: “отец, мать и сын”»[3].

Эти замечания и сопоставление фактов параллельного создания «негрского» сценария и авторского рассказа привели нас к выводу о том, что между этими произведениями может существовать определенная связь. Иначе говоря,  опыт создания сценария мог дать Цветаевой идею написать собственный рассказ в форме киноновеллы. А может быть, наоборот: «Страховка жизни» стала поводом для согласия на работу над  «негрским» сценарием…

В любом случае, чтобы решиться на «негрскую» работу, Цветаева должна была иметь хоть какое-то представление о жанровых особенностях киносценария. Она могла опереться на имевшийся у нее драматургический опыт (не менее восьми законченных и сохранившихся пьес), а теоретическое представление о кино она могла почерпнуть в книгах мужа, который учился на кинокурсах и, в частности, высоко ценил сборник формалистов «Поэтика кино» (1927), подводивший итог первого периода развития кинематографа. Авторами статей этого сборника были В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов и др. Литературу о кинематографе присылала брату из Москвы Е.Я. Эфрон, в переписке с которой С.Я. Эфрон проявлял особенный интерес к Эйзенштейну.

В статье Эйзенштейна «О форме сценария» (1929) дается следующая характеристика «киноновеллы»:

Киноновелла, как мы ее понимаем, это, по существу, предвосхищенный рассказ будущего зрителя о захватившей его картине. <…> Сценарий ставит эмоциональные требования. Его зрительное разрешение дает режиссер. И сценарист вправе ставить его своим языком. Ибо, чем полнее будет выражено его намерение, тем более совершенным будет словесное обозначение»[4].

Кроме того, в статьях сборника содержится разъяснение таких элементов организации кинодействия, как планы, ракурсы и др. Вся эта информация могла пригодиться Цветаевой не только для работы над анонимным сценарием, но и при создании рассказа  «Страховка жизни».

Присутствие «кинотематики», отмеченное исследователями, укрепило нас в предположении относительно художественной природы рассказа. Слова О. Ревзиной, что «повествование» Цветаевой «может быть раскадровано подобно кинематографическому сценарию с тщательно продуманной аранжировкой кадров», вызвали желание проверить эту гипотезу, и мы создали свою версию «раскадровки» рассказа «Страховка жизни», с учетом таких параметров, как план, название эпизода, основные элементы повествования (речь, действие, ремарка).  Приведем пример такой схемы:

1 эпизод. Общий план. Едоки за столом.

Сидели, мирно ужинали, — а может, и обедали, дело слов, ибо салат все тот же, — итак, сливая русский ужин с французским обедом в римском салате, — ели: отец, мать и сын.

2 эпизод. Средний план. Диалог матери и сына.

— Мама, а какие французы обильные, — вдруг сказал мальчик.

— Это не французы обильные, это русские обильные! — горячо сказала мать. — И вообще, так скорей принято говорить о странах.

— По-о-чему? — изумился мальчик. — Как страна может бытьобильной? У нее же нет рук.

Авторские характеристики речи персонажей.

В итоге мы выделили в тексте 56 «кадров», каждый из которых фокусируется на действии, диалоге или монологе (переданном либо внутренней, либо внешней речью). В большинстве эпизодов (68% случаев) киноракурс дополняется авторской ремаркой, обычно лаконичной и экспрессивной: горячо сказала, молодой голос, спросила бровями, выдавил муж и т.д. В 10 случаях авторский комментарий становится довольно обширным. В 18 кадрах (32% случаев, треть текста) подобных приемов мы не обнаружили.

Присутствие авторского взгляда и особенности использованных художественных приемов дают основание типологически отнести текст к переходной форме от литературного сценария к режиссерскому.

Более подробно с «раскадровкой» и выводами можно ознакомиться в статье:

Башкирова И.Г. Кинопоэтика рассказа «Страховка жизни»: дополнения к интерпретации // Актуальная Цветаева – 2014: 1914 год в жизни Марины Цветаевой (Начало Борисоглебья): XVIII Междунар. науч.-темат. конф. (Москва, 8–10 окт. 2014 г.): Сб. докл. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2016.С. 42–63[5].

Таким образом, рассказ «Страховка жизни», по нашему мнению, соответствует принципам кинопоэтики, не утрачивая одновременно и своего литературного характера. В этом творческом эксперименте Цветаева попыталась синтезировать принципы двух искусств, одно из которых осталось в ее жизни неосуществленной «попыткой». И если однажды нам доведется увидеть на экране фильм под названием «Страховка жизни», то, может быть, это событие станет сбывшейся мечтой Цветаевой-киносценариста…

[1] Цветаева М., Руднев В. Надеюсь — сговоримся легко: Письма 1933–1937 годов / Изд. подгот. Л.А. Мнухиным. Предисл. В.К. Лосской. М., 2005. С. 60 61.

[2] Ельницкая С.И. Статьи о Марине Цветаевой. М., 2004. С. 94.

[3] Ревзина О.Г. Безмерная Цветаева: Опыт системного описания поэтического идиолекта. М., 2009. С. 238.

[4] Эйзенштейн С.М. Избранные произведения: В 6 т. Т. 2. М., 1964. С. 298.

[5] Выражаю благодарность Р. С. Войтеховичу за помощь в подготовке статьи.