Марина Цветаева. Письма к Наталье Гайдукевич. — М.: Русский путь, 2002, — 125 с.

Небольшая книжка в благородно-скудном оформлении — событие для всех, кому дорого имя Марины Цветаевой.

История, которая стоит за выходом в свет этой книги, могла бы быть точно истолкована только самой Мариной. Ей свойственно было моментально проникать в смысл тех событий, что мы называем случайными. Нам же остается радоваться и удивляться маленькой победе над забвением, спасению трепетных листочков от губительного времени. Война, аресты, ремонты, смены режимов и протекающая крыша — все пережили эти двенадцать писем, найденных недавно в Вильнюсе, — число-то какое хорошее.

Поразительно, что письма «прятались» в точности до того срока, до которого Ариадна Эфрон завещала закрыть от чужих глаз письма матери. Летом 2001 года польский писатель Владислав Завистовский приехал в Вильнюс и заглянул в дом, где жила когда-то его бабушка Наталья Александровна Гайдукевич. Нынешняя хозяйка дома (увы, имя ее не названо в книге) оказалась доброжелательным и порядочным человеком; на прощание она вручила Завистовскому пачку писем, которую нашла за стропилами чердака.

***

Редкая способность чувствовать другое сердце на расстоянии, поверх всех барьеров, и безошибочная интуиция дарили Цветаевой возможность дружить и любить без очного знакомства, не видя лица, но видя душу. «Есть вещи пуще, чем родство: родство — человеческое…».

Но формально переписка Гайдукевич и Цветаевой началась как родственная. Наталья, молодая учительница французского языка, написала Цветаевой как своей дальней родственнице по линии Геевских. Марина Ивановна отозвалась быстро и очень сердечно: «Голубчик, как Вы могли подумать, что я Вам не отвечу…».

Письма Гайдукевич не сохранились, но и уцелевшие письма Цветаевой оставляют ощущение диалога, напряженного созвучия. Общие мечты о несбыточных путешествиях, о море и одиночестве. «Хотела бы… маленького окошка, большой лестницы, большого вида, большого сада, большой тишины…» (от 1 июня 1934 года).

Много о детях. В самом последнем письме (от 14 августа 1935 года) — ключ к тому, что Цветаева понимала под воспитанием: «Нужно все отдавать детям без всякой надежды — даже на оборот головы. Потому что — нужно. Потому что — иначе нельзя – тебе».

Письма полны женской повседневности, но и топка, и готовка, и стирка, и штопка – весь этот быт накрепко связан и подчинен поэту. Труд рукодельный без всякой таинственности связан с трудом рукописным. И всякий обыденный предмет, будь то примус или детский горшок, — все укладывается в рукопись жизни. «Не пишите иронически о примусе, — просит Цветаева своего адресата, — это — друг…» (от 7 июня 1935 года).

Книга, которая упрямо пишется — пусть и между строк быта! — вырастает в «надежные бесстрашные крылья». Писание делает человека неуязвимым. Вот последнее упование поэта.

В одном из последних писем в Вильно Марина пишет: «У меня для Вас есть чудесный подарок, но послать невозможно: таможня. Подарок на всю жизнь…». Переписка обрывается, и мы никогда не узнаем, что это был за подарок. Наталья Александровна Гайдукевич воспоминаний не оставила, хотя Цветаева так просила ее: «Напишите ту книгу, которую за Вас никто не напишет… Напишите всех: мать, сестер…».

Источник: Книжная полка Дмитрия Шеварова