Фавьерские прогулки в хорошей компании, похоже, не оставляли времени и настроения на письма. Но вдохновили на стихи. В них, отдавая дань неоспоримой красоте природы, Цветаева отстаивает свое видение красоты:

 

 

 

Небо — синей знамени!

Пальмы — пучки пламени!

Море — полней вымени!

Но своего имени

 

Не сопрягу с брегом сим.

Лира — завет бедности:

Горы — редей темени.

Море — седей времени.

Это убеждение она, возможно, высказывала и раньше,  выскажет и позже:

В поэзии нуждаются только вещи, в которых никто не нуждается. Это — самое бедное место на всей земле. И это место — свято. (Цветаева 7: 668)

Фавьерские прогулки дали понять и прочувствовать эту мысль с новой силой.

Может быть, подобно мотивам, по которым выбиралось в 1926 г. место для отдыха в Бретани — Вандея, оплот мятежей, —  главным, что влекло Цветаеву в здешние края, была уникальная возможность максимально приблизиться к месту пребывания ее юношеского кумира — Наполеона, своими глазами увидеть место его заключения на о. Св. Елена. О достигнутой мечте говорит фотография, сделанная напротив форта, служившего тюрьмой для «узурпатора».

Говорят и поэтические строки:

Окно раскрыло створки —

Как руки. Но скрестив

Свои — взирает с форта:

На мыс — отвес — залив

 

Глядит — с такою силой,

Так вглубь, так сверх всего —

Что море сохранило

Навек глаза его.

Глядя на фотографию, думается, что еще одним мотивом было желание приобщить к «Наполеоновскому духу» подрастающего сына, в духе того героического воспитания, которое в свое время прививалось дочери. Удалось это или нет, неизвестно, но, во всяком случае, знания, подкрепленные непосредственными впечатлениями, могли так или иначе найти свое место  в душе и сознании Мура…

Какими бы интересными ни оказывались прогулки, как бы ни очаровывала местная природа, бытовая сторона оставалась трудной. И 28 августа В.Н. Буниной вновь летят жалобы, в которых прочитываются и причины отсутствия писем:

…я совершенно взята в оборот фавьерского дня. … у меня нет твердого места для писания … такая канитель: то блокнот забудешь, то папиросы, то марки у Мура остались, кроме того – в двух шагах кверху – тропинка, по к<оторо>му <которой> весь Фавьер на пляж или с пляжа – и всё слышно, все отрывки, и я сама – видна, а я никогда не умела писать на людях, – словом, я совершенно прекратила писать письма, – только Сереже – коротенькие листочки. (Цветаева 7: 292)

Подобное перечисление раздражающих неудобств выглядит отчетом самой себе, ибо итогом становится горестное заключение:

…я очень мало сделала за это лето, хотя как будто было много свободного времени.

Это заключение послужило причиной для мощного волевого импульса:

…Наконец – я испугалась. А что если я – умру? Что же от этих лет – останется? … а что если я – разучилась? …И вот, этим летом стала – дописывать. Просто: взяла тетрадь и – с первой страницы. Кое-что сделала: кончила. Т. е. есть ряд стихов, которые – есть. (Там же : 41)

Подтверждением того, что поездка к «наполеоновским местам» связывалась и с образовательно-воспитательскими намерениями, служит последняя фраза письма:

Мур … Говорят – очень красив. Мне важно, что – живой Наполеон: раскраска, сложение, выражение, не говоря уже о чертах. Только – светловолосый. – Еще бы написать Святую Елену: дань любви – за жизнь. (Там же)

Возможно, что в основе замысла лежала идея нового воплощения наполеоновского образа — в сыне.

В Фавьере Цветаева пробыла долго — до 25 сентября. Этот факт также служит поводом для сравнения с подобным долгим пребыванием на месте первого французского летнего отдыха — в Вандее.

Еще одним, не слишком приятным, сходством стало сильнейшее личное огорчение. В Вандее оно оказалось связанным с недружественным поведением хозяев, в Фавьере — с поведением дочери. Жалобы на нее звучат довольно часто, а 2 сентября  в письме к А. Э. Берг Цветаева передает печальную историю о том, как проявивший к ней интерес молодой собеседник (им оказался, как установила Е.И. Лубянникова, Евгений Сталинский), внезапно и быстро переключил свое внимание на прибывшую на отдых Алю,

сразу подменив меня, живую, меня — меня, — понятием «Votre maman» (Там же : 488)

Вероятно, отголоски этого инцидента слышатся в написанном в те дни первом стихотворении из цикла «Отцам»:

Вам, проходящим,

В счет не идущим,

Чад не родящим,

Мне — предыдущим.

… Белые — краше

Снега сокровищ! —

Волосы — вашей

Совести — повесть.

Но все же интересные собеседники у Цветаевой были, например,  Елизавета Эдуардовна Малер, доктор Базельского университета, которой впоследствии будет передана часть цветаевского архива.

Вернувшись домой,  остыв от переживаний, оставив позади бытовые и личные неурядицы, в письме А. Тесковой от 30 сентября Цветаева подводит итог фавьерского лета:

…ряд приятных знакомств (приятельств) и одна дружба — с молодым русским немцем — в типе Даля, большим и скромным филологом [Речь о Борисе Генриховиче Унбегауне] (МЦ-АТ: 278)

Дальше идет перечисление летних «приобретений» — совсем в ином духе, чем прежнее перечисление обид, ибо речь идет «не о людском»:

… три пробковых пояса из таких вот …круглых аккуратных пробочек от сетей, морем выброшенных и мною подобранных, и благодаря им — полная свобода в воде — как на земле, свобода в страшной для меня стихии воды… плавала даже не в море, а над морем … вроде хождения по водáм. И целые связки эвкалипта, мирта, лаванды. И еше итог — несколько стихов: немного, и половина поэмы (о певице: себе) — и чудный мулатский загар, вроде нашего крымского. Люди думают, что я «помолодела», — не помолодела, а просто — вымылась и, на 40-50-градусном солнце — высушилась. (Там же)

И там же — огорчение, что Мур

…страшно рвется в школу и совсем не оборачивается на Фавьер … Другая раса. (Там же: 279)

Продолжением этой мысли стало второе стихотворение из цикла «Отцам»:

До последнего часа

Обращенным к звезде —

Уходящая раса,

Спасибо тебе!

Так завершилось летнее пребывание в Фавьере — неоднозначное, но богатое впечатлениями, ставшее очередной вехой в развитии сознания, послужившее необходимым источником для стихов, о которых мы рассказывали в нашей заметке, и которые, вероятно читались на  «Вечере новых стихов Марины Цветаевой», состоявшемся 20 декабря  в зале Общества ученых.

Рассказ о Фавьерском лете Марины Цветаевой получился вынужденно кратким, за бортом остались существенные темы и подробности. Надеемся, что в свое время удастся найти возможность представить картину этого периода достаточно ясно — он этого заслуживает.

ЛИТЕРАТУРА

1. Цветаева 7 — Цветаева М.И. Собрание сочинений: В 7 т. Т.7. М.: Эллис Лак, 1995.
2. МЦ-АТ — Цветаева М.И. Спасибо за долгую память любви…: Письма Марины Цветаевой к Анне Тесковой. 1922–1939 / Предисл., публ. писем и примеч. Г.Б. Ванечковой. — М.: Русский путь, 2009.