Эссе «Мать и музыка», мемуарное по цели и характеру, может послужить и ключом, открывающим одну из заветных дверей творческой лаборатории Цветаевой, текстом, демонстрирующим своеобразие ее поэтического инструментария.

 

 

 

Слуху моему мать радовалась и невольно за него хвалила (Цветаева 5: 10)

…я всю Лёрину библиотеку могу прочесть подстрочно, минуя ноты. (Когда я потом, вынужденная необходимостью своей ритмики, стала разбивать, разрывать слова на слога путем непривычного в стихах тире, и все меня за это, годами, ругали, а редкие — хвалили (и те и другие за «современность») и я ничего не умела сказать, кроме: «так нужно», — я вдруг однажды глазами увидела те, младенчества своего, романсные тексты в сплошных законных тире — и почувствовала себя омытой: всей Музыкой от всякой «современности»: омытой, поддержанной, подтвержденной и узаконенной (Цветаева 5: 21-22)

Эти строки повествуют о тех природных дарах — слухе и чувстве ритма, которые совершенно необходимы музыкантам. Думается, что если бы Цветаева по каким-то причинам посвятила себя музыке, она могла бы стать если не выдающейся пианисткой, то выдающимся композитором авангардного направления, подобно А.Г. Шнитке или  С.А. Губайдулиной.

Цветаева выбрала иной путь: ушла в мир Поэзии. Трудно сказать, насколько нужен поэтам слух: Ахматова, по ее собственному признанию, слуха не имела. Но сама профессия поэта требует безукоризненного чутья не только на смысловую, но и на звуковую форму слова. Видимо, поэтический слух — сложный феномен: например, произведения Есенина сами звучат как песня и легко ложатся на музыку; поются и многие стихи той же Ахматовой, а стихи И. Бродского, как считают, петь невозможно…  Что же касается чувства ритма, то  без него нет поэта. И, как видно из фрагмента «Мать и музыка», Цветаева была наделена обостренным, утонченным, усложненным ритмическим чутьем и таким же обостренным слухом:

Чувствительность к звукам — знаю. Муру: — Не свисти! …Але: — Не пой! (МЦ-НАГ: 79)

Оба эти начала стали опорной составляющей цветаевского феномена. Явившаяся идея, тема, замысел начинали свою реальную жизнь отнюдь не с первого слова:

Никогда меня слово не заводило, но часто (предопределял) размер и (уносил) ритм. (СТ: 482)

То есть Цветаева шла не от слова к размеру, а от размера к слову. Вначале работала стихия, действовали иррациональные, неощутимые внешне поэтические силы.

«В черновике письма к Пастернаку …Цветаева пишет:

«Заметила одно — от меня ничего не зависит. Все дело — ритма, в который я попаду. Мои стихи несет ритм, как мои слова — голос, тот, в который попадаю. Как только не в тот ритм (а который — тот? Не знаю, только знаю — не этот!) — конечно, ползу, 3 строки в день, не только бескрылость — безлапость! Словом, то — несет, то — ползу». (Цветаева 3: 808)

Чрезывычайно важное признание. Примечательно, что оно не попало в беловой текст: даже в безоглядности самораскрытия перед духовно близким человеком Цветаева скрывает подробность внутренней работы. Почему? Нам не узнать. Но черновик сохранил эту тайну и еще раз подтвердил особенность источников поэтического мира Цветаевой.

О звуковом начале как первоисточнике слова Цветаева говорит и в письме С.М. Волконскому:

Сначала имя — отдаешь ему дань невольно: настораживаешься. Потом голос; особость, осмысленность, сознательность произношения — точно человек хочет дойти помимо смысла слова, — одним произношением и интонацией: быть понятым иностранцем. Дать смысл через слух (звук). — Вслушиваешься. — Потом — суть: острó, точно, то. Вдумываешься, вчувствовываешься, в — в — в — И уже имя — исходная точка — забыто, торжествует суть, побеждает суть. (СТ: 19)

Так мимоходом формулируется кредо цветаевской поэтики: Дать смысл через звук. Цветаева говорит об этом и в эссе «Кедр», посвященному книге того же Волконского «Родина»:

…есть, кроме формулы, еще одно великое очарование речи, ее основная магия: ритм, вздох. Ритм для эмоционального начала то же, что формула — для мысли: доказательство существования. «Дышу, стало быть существую», — так говорит душа. (Цветаева 5: 267)

Неудивительна пристрастность Цветаевой к поэтам, в которых она узнавала близкие черты. Вот чем был для нее ее «поэтический сын» Н.П. Гронский:

Как я люблю Ваш слух, как физически ощущаю проникновение в Вас СЛОВА: звука, смысла. (МЦ-НГ: 13)

А Б. Пастернаку она пишет:

Ваша страсть к словам — только доказательство, насколько они для Вас средство. Страсть эта — отчаяние сказать. Звук Вы любите больше слова, и шум (пустой) больше звука, — потому что в нем всё. А Вы обречены на слова, и как каторжник изнемогая… Вы хотите невозможного, из области слов выходящего. (МЦ-БП: 39)

Звук больше, чем слово, многозначнее, чем слово, и тирада Цветаевой — отражение ее собственной страсти, постоянных усилий выразить невыразимое, перевести в слово весь потенциал, скрытый в звуке. Об этом говорит и позднейшая дневниковая запись:

Моя трудность (для меня — писания стихов и, м<ожет> б<ыть>, для других — понимания) в невозможности моей задачи. Например, словами (то есть смыслами) сказать стон: á — а — а. Словами (смыслами) сказать звук. Чтобы в ушах осталось одно á — а — а.

Зачем (такие задачи?) (Цветаева 4: 610)

Вопрос риторический: вся жизнь Цветаевой в искусстве посвящена ответу на него.

ЛИТЕРАТУРА

1. МЦ-БП — Цветаева М.И., Пастернак Б.Л. Души начинают видеть: письма 1922–1936 годов / Марина Цветаева, Борис Пастернак; сост., предисл. И.Д.Шевеленко, подгот. текста, коммент. И.Д.Шевеленко, Е.Б.Коркиной. М., 2008
2. МЦ-НАГ — Цветаева М.И. Письма к Наталье Гайдукевич / Сост., подгот. текста и примеч. Л.А.Мнухина; Вступ. ст. В.Завистовского. М., 2002
3. МЦ-НГ — Цветаева М., Гронский Н. Несколько ударов сердца / Подгот. текста Ю. И. Бродовской, Е. Б. Коркиной. М., 2003
4. СТ — Цветаева М. И. Неизданное. Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко. М., 1997
5. Цветаева 1-7 — Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. М., 1994-1995