1934 год оказался плодотворным в творческом плане. Достаточно взглянуть на состав произведений, созданных в этот период:
Очерки:
Мать и музыка
Пленный дух
Поэт-альпинист
Поэма:
Автобус
Стихи:
Вскрыла жилы: неостановимо…
Тоска по родине! Давно…
А Бог с вами!..
Куст
Уединение: уйди…
О поэте не подумал…
Сад
Челюскинцы
Человека защищать не надо…
Есть счастливцы и счастливицы…
Рябину Рубили Зорькою…
Как видно, год особенно удался в плане поэзии. Но и те три очерка, которые были написаны в этом году, прочно вошли в классический состав цветаевского наследия. Один из них посвящен памяти матери, другой — памяти Андрея Белого, третий повествует о здравствующем поэте Николае Гронском, которого Цветаева прочила в свои духовные наследники. Никто не мог предвидеть, что этот очерк приобретет печать преждевременной панихиды и очень скоро имя молодого друга под рукой Цветаевой зазвучит совсем в другом ключе…
В этом же году Цветаева начала работу над поэмой «Автобус» — ее тема формулируется в работе О. Ревзиной как
этика человека как существа, включенного в природный мир и занимающего в нем особое место. (Ревзина: 216)
Стихи этого года продолжают развитие темы одиночества человека, лишенного корней и духовной почвы, оставшегося один на один с чужим и враждебным миром.
Цветаева находит жестокий ответ:
Поэт наполняет своей кровью-стихами «миски и тарелки» любителей красоты («Вскрыла жилы: неостановимо…», 1934). (Войтехович)
Это реакция крайнего отчаяния. Но были отклики и другого рода, случалась более спокойная, даже просветленная реакция — когда боль отпускала и можно было вздохнуть, вглядеться и даже помечтать. Тогда явились такие тексты, как «Сад» и Человека защищать не надо…» В заметке, посвященной отношениям Цветаевой с философом Н.Бердяевым, мы предположили, что лирический, светлый характер этих произведений мог быть связан с посещением дома, в котором жили супруги Бердяевы, с прогулкой по их маленькому саду, когда Цветаева могла передохнуть в оазисе устроенной жизни, подышать атмосферой дружеского круга.
Но передышка не могла быть долгой, и жизнь снова возвращала Цветаеву в круг тем, вызывавших очередной всплеск негативных мыслей и чувств. Она с ужасом наблюдала, в какую сторону движется окружающий мир, и можно было лишь выражать свое отношение единственным доступным способом:
В одном наброске, видимо написанном под впечатлением от праздничной кинохроники, она сравнивает апологетов Гитлера и Сталина с овцами, которые составляют «из тел распластанных / Звезду или свасты крюки» («А Бог с вами!..», 1934). Вот почему тоска по родине — «морока» («Тоска по родине! Давно.», 1934). Главные беды человека в нем самом: и на родине останутся нищета, бездомность, неуживчивость, унижения, непонимание. Здесь после развернутой градации происходит перелом с подразумеваемой антитезой: «Но если по дороге — куст / Встает, особенно — рябина…» … Россия рябины и бузины — это мир, для которого Цветаева делает исключение. Он напоминает о Неопалимой купине, из которой Бог говорил с Моисеем.
Эта мысль подразумевается и в диптихе «Куст» (1934). Куст дает поэту изначальную тишину бытия, ту «невнятицу», которая для критики — бранный эпитет, но из которой рождаются все смыслы и поэмы. Жажда тишины доходит у Цветаевой даже до отказа от жизни и общения с Богом, у которого она просит уединения («Уединение: уйди…», «Сад», 1934). (Войтехович)
Цикл «Куст» стал одним из краеугольных камней цветаевской поэзии. Даже если бы не было написано других произведений, 1934 год остался бы важнейшей вехой ее творческого пути.
ЛИТЕРАТУРА
- Войтехович — Войтехович Р. Тематический маршрут лирики Марины Цветаевой // Cuadernos de rusística española. Universidad de Granada, 2013. № 9. Pp. 79–90.
- Ревзина — Ревзина О.Г. Безмерная Цветаева: Опыт системного описания поэтического идиолекта. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2009.