Итак, судя по дате под стихотворением «Невидимка, двойник, пересмешник…» , оно появилось на свет 16 марта 1940 года. Что могло послужить поводом для его создания?

Поводов могло быть по крайней мере два, а точнее — три.

 

Нельзя исключать, что Ахматовой могло быть известно о возвращении Цветаевой в Советский Союз 19 июня 1939 года. Однако об этом пока не нашлось никаких свидетельств. А дата под стихотворением вполне определенно убеждает, что оно не было написано в период относительного спокойного течения цветаевской жизни в Болшево — то, что могло бы оправдать «мажорность» первоначального варианта.

Как сообщает «Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой», в конце ноября 1939 года она ездила в Москву хлопотать о Леве, виделась с литераторами, в том числе с Б. Л. Пастернаком (Черных).

К этому времени жизненная ситуация Цветаевой переменилась радикально, и ее обстоятельства не могли не быть известны тому же Пастернаку. И поэтому, как представляется по логике известных на сегодня реалий, первые сведения о Цветаевой, полученные из вторых рук, могли быть только трагического характера. Обе женщины проходили одинаковые испытания: в то время, когда Ахматова металась по зимней Москве в хлопотах о сыне, отправленном в лагерь, Цветаева чередовала дни в тюремных очередях, выясняя судьбу близких, с попытками найти место жительства для себя с сыном. И можно считать, что знание о крестных путях, проходимых параллельно, проявляется в «Невидимке…» вполне конкретно:

Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.

Теоретически они могли бы встретиться: с 10 ноября Цветаева и Мур жили в Москве, временно поселившись в Мерзляковском переулке у Е.Я. Эфрон. Но, конечно, Цветаевой в это время было не до Ахматовой. Однако Ахматова о Цветаевой была проинформирована достаточно, чтобы представить ее ситуацию. И поэтому думается, что первоначальный импульс «Невидимки…» был заложен в конце ноября — начале декабря 1939 года.

Вернувшись в Ленинград, Ахматова делилась впечатлениями о поездке с Лидией Чуковской. Однако о Цветаевой, судя по ее дневниковому отчету, не было сказано ни слова. Из «Записок» вообще не видно, чтобы до 1940 года в разговорах заходила речь о Цветаевой. Первое упоминание содержится в записи от 8 февраля 1940 г.:

Она предложила почитать мне стихи – не свои, чужие. Обыкновенно я люблю слушать из ее уст чужие строки: произнесенные с ее интонацией, они звучат по-новому. <…>  Она прочитала <…> Цветаеву (нет, мне не понравилось, слишком уж все до конца выговорено – а, может быть, я просто не привыкла) (Чуковская 1:76-77)

Возможно, потому, что не понравилось, разговора о Цветаевой не сложилось и на этот раз.

Что цветаевское читала Ахматова, по какой причине ей захотелось это сделать — остается неизвестным. Тут примечателен сам факт неожиданного обращения к стихам Цветаевой. Возможно, где-то в это время и возник второй момент для творческого импульса, вызвавшего стихотворение 16 марта 1940 года.

Остается неизвестным конкретный повод к созданию текста. Но вся совокупность предшествовавших обстоятельств, позволяет сделать вывод, что эта версия, трагическая, была первой.

В следующей заметке мы попытаемся выяснить обстоятельства возникновения «мажорного» варианта.

ЛИТЕРАТУРА

1. Черных — Черных В.А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889-1966. — http://www.akhmatova.org/bio/letopis.php?year=1940.
2. Чуковская 1 — Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. М., 1997.