Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная  научно-тематическая  конференция (9–13 октября 2000 года) [Москва]:  Сб. докл.  –  М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2001. – 480 с.

Тематическая обширность конференции определила разнообразие тем, которым ее участники посвятили свои сообщения. Такая многоаспектность полезна и интересна во всех отношениях. Об этом свидетельствует содержание сборника:

О.Г.Ревзина. Бесконечная бережность 5

Н.И.Катаева-Лыткина. Вступительное слово. 6

I Текст и его интерпретация

Т.Венцлова. О призвании и признании: «Моим стихам, написанным так рано…» 11

Е.К.Соболевская. Символ и жизнь поэта (Стихотворение М.Цветаевой «Занавес») 20

И.Федорчук. Прощальное lamento Марины Цветаевой (Стихотворение М.Цветаевой «Все повторяю первый стих…») 29

В.А.Маслова. Вербализованное авторское «Я» М.Цветаевой (По сборнику «Лебединый стан») 33

Г.Петкова. Книга «После России»: поэтика заглавий 40

З.А.Тынянских. Поэтический цикл М.И.Цветаевой «Двое» как единое композиционное целое 46

И.Б.Ничипоров. Художественное пространство и время в «Блоковском цикле» М.Цветаевой 51

Т.В.Цвигун. Некоторые аспекты цветаевской эстетики текста (Поэма «Попытка комнаты») 64

О.М.Бородавкина. «Последнее обольщение душою…» (О поэме М.Цветаевой «Переулочки») 71

И.М.Романова. М.Цветаева – К.Родзевич: «Поэма Конца» (Телесность и словесность, вещь и жест) 75

О.В.Калинина. «…Эта любовь была – тоска» (Поэтика психологического рисунка в автобиографическом очерке М.Цветаевой «Дом у Старого Пимена») 84

II Марина Цветаева и мировая культура

У.Шток. Цветаева как мыслитель (М.Цветаева и Ф.Ницше) 93

Е.А.Надеждина. «Победа путем отказа», или Разговоры М.Цветаевой о Гете и Эккермане 101

К.Грациадеи. «Примесь мела и тлена…» (Образ Гамлета у Марины Цветаевой) 104

В.А.Петров. Марина Цветаева, Сара Бернар и «Орленок» Эдмона Ростана 107

А.П.Лонго. Марина Цветаева и Каролина Павлова 114

Л.В.Спесивцева. М.Цветаева и В.Хлебников: к проблеме типологии творчества 121

О.К.Крамарь. Марина Цветаева и Тихон Чурилин 128

Р.С.Войтехович. Три заметки на тему «Цветаева и Волошин» 144

И.Ю.Белякова. «Стихи о предках» М.Цветаевой и С.Парнок: структура и семантическое наполнение 158

Е.А.Романова. Марина Цветаева и София Парнок. Последняя встреча 167

М.Г.Духанина. Марина Цветаева и София Парнок в отечественном и зарубежном литературоведении 183

Н.В.Савельева. «Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина…» (Марина Цветаева и Арсений Тарковский) 194

К.Ичин. «Попытка комнаты» М.Цветаевой и творчество И.Бродского (Предварительные заметки) 204

Д.Н.Ахапкин. Марина Цветаева и Иосиф Бродский: логика метафорического развития 220

Т.В.Алешка. М.Цветаева в поэтическом сознании Б.Ахмадулиной 226

М.И.Храмцова. М.Цветаева в лирике Б.Ахмадулиной (Ономастический аспект) 234

III Поэтика Марины Цветаевой

Н.О.Осипова. Лирика М.Цветаевой в контексте стиля модерн: некоторые аспекты межвидовой поэтики 243

М.В.Ляпон. Семантика парадокса (М.Цветаева: проза, дневники, письма) 255

С.Ю.Лаврова. Формула времени Марины Цветаевой: из века XX – в век XXI 264

В.М.Хаимова. Лирическая поэма М.Цветаевой: поэтика пространства и времени 271

К.Б.Жогина. «Поэтика имени» М.И.Цветаевой 276

Г.Ч.Павловская. Проблема психологии творчества в художественном мире М.Цветаевой 291

Н.А.Афанасьева. «Мне захотелось в путь – туда – в метель…» (Символ «Метель» у М.Цветаевой: традиции и новаторство) 296

IV Художественный язык Марины Цветаевой

Н.В.Черных. Семантическая ёмкость поэтического слова в идиолекте М.Цветаевой 303

Е.Ю.Муратова. Языковая полифония в творчестве Марины Цветаевой (На материале писем М.Цветаевой к А.Бахраху) 307

С.А.Ахмадеева. Потустороннее общение (Аппликативная метафора в письмах Марины Цветаевой) 314

М.Ю.Гарбуз. Словотворчество М.Цветаевой: формирование уникального языкового пространства (На материале лексико-синтаксических окказионализмов) 325

А.Н.Черняков. М.Цветаева и альтернативная теория поэтического языка 333

Е.В.Сомова. «Ибо правильно толкуя слово рифма…» (Стиховедческая терминология в оптике цветаевского видения) 338

V Жизнь Марины Цветаевой и жизнь ее произведений

М.В.Боровикова. Марина Цветаева: автоконцепция вхождения в литературу (Постановка проблемы) 347

Е.И.Лубянникова. Осип Мандельштам в Александрове 353

В.И.Масловский. Бывают странные сближения судеб… (Эхо Алферовской гимназии в 1919 году) 359

М.Ю.Сорокина. «О любви… банкира к поэту» (Марина Цветаева и Леонард Розенталь) 372

Г.Б.Глушанок. Вокруг Марины Цветаевой (По материалам американского архива Р.Н.Гринберга) 380

Н.Б.Волкова. Роль А.С.Эфрон в сохранении творческого наследия Марины Цветаевой 386

Ю.И.Бродовская. Отечественные издания М.Цветаевой: проблемы и достижения 391

Приложение. Круглый стол переводчиков 401

Р.С.Войтехович в статье «Три заметки на тему «Цветаева и Волошин» создает своеобразный триптих, с разных сторон характеризующий отношения «дочери» и «отца», согласно ролям, принятым ими в полушутливо-полусерьезном духе.

Их знакомство, состоявшееся в 1910 году, имело важнейшее значение, но

Последствия этого события недооценены до сих пор. Как недооценены они были и самой Цветаевой, спохватившейся только в 1933 году

Значение это состояло в том,  что

Кроме плодов своего мастерства, Волошин поделился с Цветаевой и самим мастерством, кроме себя – подарил многих других людей, и не только людей – идей (в том числе «сокровенных», «эзотерических»), не говоря уже о книгах, по которым и надлежит восстанавливать «истинную» биографию всякого поэта и прозаика. Волошин был литературной «нянькой» Цветаевой.

В разделах статьи, названных «заметками», исследователь раскрывает направления, по которым реализовалась наставническая ипостась Волошина по отношению к Цветаевой.

Отметим несколько авторских  наблюдений.  В первой заметке «Эссеистика Волошина и «Герой труда» Р. Войтехович замечает:

Удивительно, что до сих пор нет ни одной работы на тему жанрового своеобразия прозы Марины Цветаевой в контексте эссеистики Волошина. Не то чтобы здесь была прямая преемственность, но определенно есть перекличка.

…В 1925 году в области чистой лирики Цветаевой наступает кризис, и – неожиданный tour de force – появляется «Герой труда». …начинается «классический период» цветаевской прозы. «Вместо анекдотических записей о Брюсове-человеке», как писала Цветаева, получилась «оценка его поэтической и человеческой фигуры с множеством сопутствующих мыслей». «Анекдотические записи», между тем, никуда не делись, и их равновесие с «с множеством сопутствующих мыслей» определяет своеобразие цветаевского стиля.

На связь этого «метода» с тем, что делал Волошин, кажется, никем еще внимание не обращалось.

Перекличка со статьей Волошина прослеживается и на композиционном уровне. Цветаевское эссе – не мемуары в чистом виде, а очерк Волошина – не в чистом виде рецензия: в рамочной части и у Волошина, и у Цветаевой, – смесь «мемуаров» «с множеством сопутствующих мыслей»: мыслей о брюсовской «воле» и любви к Риму и живописаний «хищности» его внешнего и внутреннего облика.

Так же убедительны и точны наблюдения, приведенные в заметках «Тайна» Волошина и эзотеризм в поэзии Цветаевой» и «Библиотека Волошина».

Обобщая свое исследование, Р. Войтехович определяет пути

прямого и косвенного «влияния» Волошина на Цветаеву. Влияние это шло по нескольким каналам: Цветаева извлекла уроки из чтения Волошина … из устных бесед с ним и через обмен книгами.

Статья убеждает и в том, что тема «Цветаева-Волошин» действительно — одна из важнейших в ее творческой биографии, и в том, что сделанные автором наблюдения служат прочной основой для новых разысканий в этой области.

Статья Е.И.Лубянниковой «Осип Мандельштам в Александрове» стала важным фактографическим событием в этот период развития цветаеведения. При широчайшей известности цветаевской трактовки отношений двух поэтов летом 1916 года, изложенных в «Истории одного посвящения», реальная подоплека оставалась практически неизвестной. Е. И. Лубянникова подробно раскрывает ситуацию в ракурсах разных ее свидетелей и обстоятельств и приводит

данные, помогающие установить дату приезда Мандельштама в Александров.

Важнейшим документальным свидетельством стало обнаруженное письмо С. Я. Эфрона, которое позволило реконструировать реалии событий:

31 мая 1916 г. находившийся в Москве Сергей Эфрон сообщал сестре Вере в Коктебель: «…рву на себе волосы от бешенства – подумай: до сих пор я ни к одной из школ [прапорщиков. – Е.Л.] не прикомандирован и сегодня воинский начальник предложил мне зайти справиться дней через пять. <…> Завтра еду к Асе Цветаевой удить рыбу». Будучи призванным на военную службу, Эфрон не мог отлучиться из Москвы более чем на подаренные ему волей случая пять дней. А потому 5 июня, когда он должен был снова явиться к воинскому уездному начальнику, он, разумеется, был в Москве, откуда и описывал свое положение младшей из сестер: «…я еще на свободе, но эта свобода мне горше всякой несвободы. – Все товарищи моего возраста уже в военных школах и только человек пятьдесят студентов очутились в одном со мной положении. Военный Госпиталь, кажется, затерял наши бумаги и теперь каждые пять дней мы обязаны являться к Воинскому начальнику, который неизменно нам повторяет: – зайдите дней через пять – о вас сведений нет. Все это время я мог бы спокойно жить в Коктебеле. Ужасно обидно! – Прожил несколько дней с Асей Цветаевой и с Мариной в Александрове под Москвою (80 в<ерст>). Но теперь сбежал оттуда и живу один в Москве. Захотелось побыть совсем одному».

Итак, как явствует из писем Эфрона, он приехал в Александров 1 июня и провел там «несколько дней». «Несколько дней» – это не день и не два (иначе Эфрон так бы и написал), а по меньшей мере – дня три, из чего можно заключить, что он уехал из Александрова не ранее 3 июня. В письме от 5 июня он сообщает о себе, что «живет один в Москве»; это означает, что он находится дома уже не первый день, а значит возвратился в Москву не позднее 4 июня. Последняя дата вполне согласуется с его утренней явкой к воинскому уездному начальнику 5 июня. Таким образом получается, что Эфрон уехал из Александрова и вернулся в Москву 3 или 4 июня.

Какая связь между пребыванием в Александрове С. Я. Эфрона и О.Э. Мандельштама? Самая прямая:

Приезд Мандельштама в Александров, как известно, состоялся в отсутствие Эфрона, возможно, на следующий же день по его отъезде домой. … Согласно указанию Цветаевой, Мандельштам приехал в Александров утром и Эфрона там уже не было. Такое могло произойти только при условии, что визит Мандельштама состоялся не ранее 4 июня, а отъезд Эфрона, соответственно, не позднее 3 июня … Путь в то время из Москвы до Крыма занимал двое суток, и чтобы появиться в Крыму 7 июня, Мандельштаму необходимо было выехать из Москвы не позже 5 июня. …Таким образом, хронологические рамки визита Мандельштама в Александров летом 1916 года ограничены, с одной стороны, пребыванием там Эфрона (с 1 по 3 июня), а с другой стороны, поездкой поэта в Крым (с прибытием в Коктебель 7 июня). Из вышесказанного с очевидностью следует, что упомянутый визит Мандельштама в Александров мог состояться лишь 4 июня, в ночь на 5 июня поэт покинул этот город.

В статье Н.Б.Волковой «Роль А.С.Эфрон в сохранении творческого наследия Марины Цветаевой» освещается деятельность Ариадны Сергеевны, которую она считала важнейшей в своей жизни.

По возвращении Ариадны Сергеевны в 1955 году в Москву, основной целью ее жизни становится: собирание наследия М.И.Цветаевой и материалов о ней; его изучение и комментирование; публикация всех произведений М.И.Цветаевой. Ей удается пополнить архив многими документами, в том числе из-за рубежа. К материалам, которые оставались в Москве, а также были привезены Муром (Г.С.Эфроном) из Елабуги, прибавляются: коктебельский рисунок Н.В.Крандиевской с изображением М.Цветаевой и С.Эфрона 1911 года; пьесы «Каменный ангел» и «Феникс» от М.И.Кузнецовой-Гриневой и фотографии и книги от А.З.Туржанской из Парижа, бесчисленные копии и оттиски публикаций Цветаевой и статьи о ней от Е.И.Еленевой из Вашингтона и ряд других. Одновременно А.С.Эфрон проводится работа по изучению и расшифровке рукописей, а также их публикации, крайне затрудненной тогдашней цензурой. Одновременно А.С.Эфрон не оставляет мысль о судьбе собранного ею архива. Придя к решению о его передаче на государственное хранение, она избирает для этого Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (теперь РГАЛИ).

Н. С. Волкова перечисляет действия А. С. по передаче рукописного наследия Цветаевой. Среди первых поступлений были материалы

Русского заграничного исторического архива в Праге …воспоминания М.И.Цветаевой об А.Белом, В.Брюсове, М.Волошине, рассказы «Башня в плюще», «Дом у Старого Пимена», «Мать и музыка», трагедия «Тезей» (ч. I «Ариадна»), несколько стихотворений

а также предметы, которые сама Цветаева предназначала для Русского архива:

…собрание всех ее журнальных статей на литературные темы, с новыми поправками и дополнениями, свое перо (ручку) и заветное серебряное кольцо матери с полустершейся таинственной надписью.

Все последующие годы ЦГАЛИ получал от А.С. Эфрон поистине царские сокровища — такие, как «122 письма М.Цветаевой к Саломее Николаевне Андрониковой-Гальперн за 1926–1934 годы и составленный ею комментарий к ним …12 беловых и черновых тетрадей, 3 записные книжки, 76 писем М.Цветаевой, из них 57 к молодому поэту Н.П.Гронскому, 17 писем к ней М.Волошина, Л.О.Пастернака, Гронского и некоторые биографические материалы. Ко многим из них был приложен ее комментарий.

Даже после смерти А.С. Эфрон процесс передачи продолжался, и ЦГАЛИ стал хранилищем огромного числа цветаевских ценностей:

оставшиеся 52 тетради, 11 записных книжек, отдельные рукописи, 159 писем Цветаевой, в том числе 31 к К.Б.Родзевичу, герою «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца», 124 письма разных лиц к ней, сборники стихов и прозы, книги с дарственными надписями и многое другое, всего – 3494 документа.

Поступили туда и архивы семейного окружения Цветаевой: «…пусть мы все будем под ее крышей», – решила Ариадна Сергеевна. Идя навстречу ее желанию, архив объединил все материалы в одном Цветаевском фонде».

Причины частичного закрытия архива до 2000 года объясняются реальными обстоятельствами того времени.

Со времени опубликования этой статьи ситуация кардинально изменилась. И читая перечисление тех материалов, которые в 2000 году были еще недоступны для широкой публики, можно только радоваться, что сегодня почти все уже стало общественным достоянием. Активно ведется работа над Черновыми тетрадями, и каждое новое поколение исследователей получает все более широкую возможность реализовать заветы хранителей:

«освоение творческого наследия М.И.Цветаевой – поэта, прозаика, мыслителя и философа – во всей его полноте».