Адресат первых трех стихотворений почти всегда анонимен. Четвертое произведение не просто называет имя Ахматовой, но делает его элементом единой мифологической конструкции. Причем, отнюдь не первым и не главным:

 

Имя ребенка — Лев,
Матери — Анна.
В имени его — гнев,
В материнском — тишь.
Волосом он рыж
— Голова тюльпана! —
Что ж, осанна
Маленькому царю.

Дай ему Бог — вздох
И улыбку матери,
Взгляд — искателя
Жемчугов.
Бог, внимательней
За ним присматривай:
Царский сын — гадательней
Остальных сынов.

Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок — в твоей горсти!
24 июня 1916

В первой строке называется тот, к кому обращено послание: Лев Николаевич Гумилев (1912—1992), сын Ахматовой от ее брака с Николаем Степановичем Гумилевым (1886—1921). Мальчику тогда было почти четыре года. Чем можно объяснить выбор адресата, а, исходя из этого, тематический лейтмотив стихотворения?

Цветаева, без сомнения, знала, что Лев — почти полный ровесник ее дочери Ариадны (он был младше на пару недель). Возможно, это совпадение стало одной из  причин внимания к ахматовскому наследнику, но важнее другое. Стоит вспомнить, что жажда сына была одним из самых страстных и в то время неисполненных личных желаний Цветаевой. Ситуация Ахматовой могла послужить импульсом для художественной реализации собственной мечты. Так это или нет, попробуем проследить по сюжету.

Имя ребенка — Лев,
Матери — Анна.
В имени его — гнев,
В материнском — тишь.
Волосом он рыж
— Голова тюльпана! —
Что ж, осанна
Маленькому царю.

Прежде всего отметим, что Цветаева начинает стихи с противопоставления: «Лев», символ активности, мощи, напора, противостоит «Анне». Словари раскрывают значение этого древнего еврейского имени, как «расположение, благосклонность, благоволение». В близком смысле обыгрывал это имя Пушкин (см. в стихотворениии Анне Николаевне Вулф: «Нет ни в чем Вам благодати…»). Цветаевская «тишь» тоже близка к этому ассоциативному ряду. Чему может служить противопоставление — скажем чуть ниже.

За этим следует упоминание такой, действительно, необычной черты, как рыжеволосость ахматовского наследника. (Сразу отметим, что знание цвета волос вовсе не означает, что Цветаева видела ребенка — об этом ей могли поведать общие знакомые). Для символизации этой черты служит самый изысканный образ: огненность тюльпана, оконечности лепестков которого напоминают царскую тиару.

Двух деталей: громкого имени и необычного цвета волос — достаточно, чтобы создать образ «маленького царя», при котором мать оказывается в той же роли, что Богородица при младенце Христе. Вспомним, что на иконах всегда присутствует контраст материнской статичности, смиренности и живого, активного поведения богоданного сына. Добавим и что цвет волос ребенка на картинах если не рыжий, то, во всяком случае, всегда светлый, а Пилат Понтийский упоминает «Золотистый цвет Его волос».

Дай ему Бог — вздох
И улыбку матери,
Взгляд — искателя
Жемчугов.
Бог, внимательней
За ним присматривай:
Царский сын — гадательней
Остальных сынов.

Далее следуют пожелания «на жизнь», заклинания, подобные тем, которые предназначались собственной дочери. К наследуемым от матери приметам «вздох» и «улыбка» — черты пассивного очарования — добавляется активный элемент, наследуемый от отца (напомним, что «Жемчуга» — название сборника Н. Гумилева, вышедшего в 1910 г.): «Взгляд — искателя жемчугов», который можно интепретировать как умение находить и ценить редкие, скрытые сокровища, которые может даровать только сама жизнь.

Затем следует обращение непосредственно к Богу, которое звучит не столько как просьба, сколько как приказание, требование повышенной бдительности по отношению к «царскому сыну»: «гадательность» в этом контексте может восприниматься как характеристика особой непредсказуемости поступков у ребенка с такой наследственностью — понятно, что их результаты будут более значимыми, чем у тех, кто не облечен подобной ответственностью за судьбу подчиненных ему людей и царств.

Если сначала монолог шел «внутри себя», а затем был обращен к Богу, то теперь следует обращенное к самому «маленькому царю» пророчество:

Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!

Зеленые глаза, как известно, были у самой Цветаевой. Это сходство, о котором она могла узнать таким же образом, как и о цвете волос ахматовского сына, могло, в ее представлениии, означать некую физическую родственность, дополняющую духовное сродство с матерью «рыжего львеныша» и дающую право на сознание сходной судьбы. Почему наследие «страшное», в чем заключается «страх»? Может быть, это определение означает все ту же неимоверную, ни с чем не сравнимую тяжесть ответственности, которую по праву и долгу рождения выпадает ребенку, чьи родители — поэты, посредники между людьми и Богом, между Землей и Небом, атланты, призванные держать на своих плечах мир, чтобы он не рухнул.

Во всяком случае,  такому толкованию служат высокие приметы, которые содержит в себе последняя строфа:

Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок — в твоей горсти!

Здесь снова в единое символическое целое объединяются реальные черты родительского наследства: «Четки» — название сборника стихов Ахматовой (1914); «Жемчуг черный» — название первого раздела гумилевского сборника «Жемчуга»; «Северный Океан и Южный» — возможно, обобщенные образы, обозначающие многочисленные путешествия Н.С. Гумилева в экзотические страны.

В целом образ ребенка, удерживающего в одной руке такую необозримую грандиозность, как Земной шар, и такую конкретную, ювелирную, крошечную вещь, как жемчужные четки, придает картине иконописность библейского рода, снова вызывающая изображения маленького Христа:

Таким образом, общий смысл стихотворения можно представить как своеобразное благословение на великий жизненный путь наследника богоравных родителей. Такое, какое Цветаева могла бы дать собственному сыну.

Необычная система рифмовки, которым написано стихотворение, заставляет его звучать как естественная речь, что придает этому благословению необычайно проникновенную интонацию. Ситуация выглядит почти сказочно: фея, подошедшая к изголовью царского ребенка, коснувшись своей волшебной палочкой, зачаровывает его, уберегая от катастроф ради великих подвигов на всеобщее благо.

Трудно сказать, был ли с этим произведением ознакомлен сам его адресат, послужили ли ему эти напутствия и пророчества. Во всяком случае, Лев Николаевич Гумилев прошел жизненный путь так, как было предписано цветаевской феей, с достоинством своих великих родителей, и осуществил свои замыслы несмотря на все пережитые катастрофы.

То же, добавим, выпало и на долю дочери самой Цветаевой, и даже пути «царских детей» пересеклись, хотя и в разное время, в северном Туруханске, на одном из этапов их жизненных испытаний. Но сравнительный анализ биографий А. Эфрон и Л. Гумилева — это отдельная история, не имеющая отношения к анализируемому стихотворению. Скажем лишь, что к этой теме мы надеемся в свое время обратиться, как и к сравнительному анализу данного стихотворения с аналогичными стихами, адресованными собственной дочери. Надеемся, что такое сравнение позволит расширить картину мировоззренческих установок Цветаевой, как основы ее художественной Вселенной.