В одной из предыдущих заметок по анализу цикла «Ахматовой» мы приводили определение фабулы и сюжета, предложенное Б.В. Томашевским:

 

 

<…> фабулой является совокупность мотивов в их логической причинно-временной связи, сюжетом – совокупность тех же мотивов в той же последовательности и связи, в какой они даны в произведении. Для фабулы неважно, в какой части произведения читатель узнает о событии, и дается ли оно ему в непосредственном сообщении от автора, или в рассказе персонажа, или системой боковых намеков. В сюжете же играет роль именно ввод мотивов в поле внимания читателя. Фабулой может служить и действительное происшествие, не выдуманное автором. Сюжет есть всецело художественная конструкция. (Томашевский)

Хотя существует и прямо противоположное определение,  но в нашу задачу не входит изучение разногласия в понятиях. Поскольку теоретические постулаты Томашевского получили прочную прописку в системе филологической терминологии, то мы будем придерживаться этой точки зрения.

Итак, фабула — это то, «что» рассказывается в произведении. Сюжет — «как» рассказывается, в самом общем смысле.

Цветаева неоднократно формулировала собственное представление о том, что есть фабула и что есть сюжет. Ограничимся лишь ее высказываниями, сделанными в переписке с Б. Л. Пастернаком, и приведем несколько примеров.

Зимой 1920 г., перед отъездом Эренбурга, в Союзе писателей читаю Царь-Девицу, …Недоуменный вопрос — на круговую: «Господа, фабула ясна?» И одобряющее хоровое: «Совсем нет. Доходят отдельные строчки».

Потом — уже ухожу — Ваш оклик: «М.И.!» — «Ах, Вы здесь? Как я рада!» — «Фабула ясна, дело в том, что Вы даете ее разъединенно, отдельными взрывами, в прерванности…» (МЦ-БП: 14)

Очень хочу, чтобы Вы мне написали о «Переулочках», чтó встает? Фабула (связь) ни до кого не доходит… (МЦ-БП: 53)

Отметим лаконичное определение: для Цветаевой фабула — это связь элементов произведения. В устном чтении эта связь становилась предметом особой заботы потому, что реализовалась фабула так, как об этом выразился Пастернак,  «разъединенно, отдельными взрывами, в прерванности». То есть речь шла о сюжетной выстроенности, которую в данных случаях требовалось воспринимать на слух. Примечательно в этих высказываниях, что Цветаева прочно запомнила суждение Пастернака, как и то, что она нуждалась в подтверждении ясности фабулы.

Таким образом, в цветаевском понимании композиция произведения представляет собой неразрывное единство двух начал: прочная стройная мотивно-тематическая связность (фабула) и сюжетная сложность, как отражение сложности замысла. Эти два начала создают многозначность, многомерность, смысловую емкость произведения, сохраняя его целостность.

Но как видела Цветаева собственно фабулу и собственно сюжет? Она размышляла и об этом:

Борис, Вы, конечно, меня поймете и не подставите вместо себя Бальмонта. Бальмонт весь в теме: экз<отика>, женщ<ины>, красивость, крас<ота> — que sais-je!1 «Я» только повод к перечислению целого ряда предметов (Бальмонт).

«Все предметы только повод к я» — вот Блок.

Повод — без я (имажинисты).

Я — без повода (Пастернак).

Жел<ать> — жел<ать> большего себя. Иначе не стоит.

——————

Вне фабулы.

Фабула: дети, присл<уга>, прост<о>. А дальше? …

События в долине, на горах нет событий, на горах событие — небо (облака). (МЦ-БП: 98)

Борис, я люблю горы, преодоление, фабулу в природе, становление, а не сост<ояние>. (МЦ-БП: 164)

В этих двух цитатах речь идет о событийности, то есть осмысливается суть сюжетного движения.  Цветаева не только не против сюжетности, но, наоборот, именно ее и требует: для нее «фабула в природе» — это постоянное изменение, динамика, развитие событий. Но у нее было свое понимание этих вещей. Смысл ее высказываний, как представляется, в том, что события, то есть сцепленные сюжетные фрагменты, для Цветаевой лежат не в той области, в какой их традиционно находят. Цветаева — лирик, а для лирика сюжет заключается в развитии событий внутреннего мира, в движении собственной вселенной, где природа и люди — повод, фон, трамплин для творческого взлета, а не факторы, определяющие бытие.

Таким представлением можно объяснить «категорический императив», предъявленный Пастернаку по поводу поэмы о Шмидте:

Борис, брось фабулу (кончай 1905 г.!), фабула ниже тебя, не только несв<ободой>, но сама по себе несравн<енно> нижайшее — . Фабула — швы («как связать?»). Ты не развязан, разверзт. Это усилие (насилие) никогда не вознаградит тебя. Где вещи — (Dinge) — великоле<пно>, где люди — слабо. …Фабула презренна, фабула для меня средство, проба сил, только моя сила ею соблазн<яется>. <Вариант: Фабула — после седьмого дня (грехопадения) трудолюбие.> Для меня — почти насилие, …Не надо событий. Бытие бессобытийно, события — дроби, бытие — то и там, где все события уже (сразу) произошли. (МЦ-БП: 264-265)

Отрицание фабулы следует понимать в контексте высказывания: Цветаева призывает Пастернака к той свободе композиционного построения поэмы, на которую дает право и накладывает обязанность принадлежность к породе лирических поэтов. И даже в этой гневной инвективе роль фабулы как связи не отрицается. Отрицается подавляющая сила заданности, опасность верности схеме, которая лишает лирика права на выбор сюжетных средств.

Эта принципиальная установка у Цветаевой сохранилась на всем творческом пути. В письме к другому лицу и в другое время она, посмотрев фильм, заявляет:

«Для меня сама деревня — её стены и улички и ворота — была бы фабулой, и я всегда удивляюсь, когда люди ищут — другой» [Цветаева 7: 71]

Такова филологическая терминология поэта.

ЛИТЕРАТУРА

1. МЦ-БП — Цветаева М.И., Пастернак Б.Л. Души начинают видеть: письма 1922–1936 годов / Марина Цветаева, Борис Пастернак; сост., предисл. И.Д.Шевеленко, подгот. текста, коммент. И.Д.Шевеленко, Е.Б.Коркиной. М., 2008.
2. Томашевский — Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие/Вступ. статья Н.Д. Тамарченко; Комм. С.Н. Бройтмана при участии Н.Д. Тамарченко. – М.: Аспект Пресс, 1999.
3. Цветаева 7 — Цветаева М. И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 7: Письма/Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М. 1995.